Онлайн книга «Русский капкан»
|
– Вы пронесли в казарму большевистские листовки. Офицерами занялся военно-полевой суд. Никаких листовок не было найдено, но выяснилось, что в разговорах с подчиненными некоторые офицеры называли истинную причину оккупации иностранными войсками Русского Севера: – Союзникам нужна территория и рыбные запасы Белого моря. Нашлись мерзавцы – донесли. И ребят расстреляли перед строем. Этого было достаточно, чтоб взбунтовалась третья рота первого батальона Славяно-британского легиона и пулеметная рота 4-го Северорусского полка. Сохранился документ об этом мятеже. К апрелю 1919 года Славяно-британский легион прекратил свое существование. «Почил в бозе», как об этом едко писали историки-эмигранты в «Летописи военных действий мировой войны». Они же свидетельствуют: «Американские историки пишут о волнениях и даже бунтах в некоторых ротах 339-го полка. Бунты происходили также в белогвардейских и французских частях. Волнения назревали и в среде британцев». Эти историки обошли молчанием тот факт, что толчок к неповиновению давали успехи Красной армии на Северном фронте. В середине апреля 1919 года в верховьях Северной Двины начался невиданный по силе ледоход. Подобно мощной подвижке льда, произошли изменения и в солдатской массе Белой гвардии. Демобилизационные настроения проникли в казарму. Стоило где-то недалеко появиться красноармейской разведке, как уже среди солдат разговоры: а не убежать ли в тайгу? Пока трещали морозы и бушевали вьюги, солдаты рассуждали просто: лучше отсидеться в казарме, чем замерзать в лесу под высокими, продутыми ветрами соснами. Все ждали весну: и белые, и красные, и особенно интервенты. Только и разговоров: «А у нас…» – А у нас в Мичигане уже заканчивают пахоту… – В Детройте уже одеты по-летнему… – А у нас во Флориде в эти дни по традиции парусная регата. Придется пропустить регату. Но следующую… Язвили: – И следующую, если войну не закончим. – А если будешь лежать в гробу? – Ты прав, дружище. – Обещали к осени смести большевиков… – Кто обещал? – Обещали к весне управиться. – Надейся… Нам преданные русские воюют без усердия. – Генерал Миллер, что он до конца выполнит свой союзнический долг. – Сами русские говорят: обещанного три года ждут… В дневнике капрала Клемента Гроббела есть такая запись: «И в России мы наконец-то дождались весны. Дождемся ли команды: “На корабль! Домой!”?» – Русские, они что – разве не соскучились по дому? Русские, оказывается, разные. И по-разному воюют… В середине апреля, в паузах между боями, Северный фронт подвергся всеобщей санитарной обработке. Санитарная инспекции, прибывшая из Москвы, принялась инспектировать Шестую Красную армию, которая с самой осени не выходила из боев. Армия зиму выдержала – ни одного тифозного! – Какой может быть тиф, если мы воюем в тайге, на морозе, в здоровом климате? – так из штаба фронта отвечали в Москву. Здесь не столько было уверенности, столько бахвальства. Это понимали и в Москве. Особенно бедствовал юг России. Тиф косил людей, невзирая на то, кто они – военные или цивильные. Больше доставалось военным – их донимали холода, заедала вошь, далеко не всегда в желудок попадала горячая пища. Москва требовала ежедневно сообщать о санитарной обстановке в районе боевых действий. Докладывали: – Санитарная обстановка под контролем. С тех пор, что в России не творится, все «под контролем». Москва спрашивала: – Есть ли контакты с местным населением? Докладывали: – Контакты есть, но не тесные, по причине редких и малолюдных населенных пунктов. Но тиф наступал на север быстрее красноармейских частей. Кавалеристы Пермиловского партизанского отряда подобрали на дороге мужчину и женщину. Женщина тащила тележку. За тележку держался мужчина в шерстяном платке. Он с трудом передвигал ноги. Партизаны спросили: что за нужда заставила уйти из дому? – Тиф. У нас нет больницы. Мы из Клещево. А село Клещево на реке Онега. И это не первая семья, которая стремилась выйти на железную дорогу, наивно полагая, что по железной дороге попадут в Архангельск, а в Архангельске большая губернская больница, где всегда принимали больных из таежной глубинки. Партизаны были предупреждены: при обнаружении тифозных, немедленно сообщать в штаб фронта. Мужчина по дороге в Обозерскую скончался. Местный врач подтвердил: да, это тиф. Тревожную весть партизаны передали через линию фронта. Командарм приказал срочно доложить в Москву. Москва отреагировала своеобразно – прислала на Северный фронт санитарную инспекцию. И в Белой армии только и разговоров о тифозных. Таежные деревеньки, где тиф косил и старых и малых, предавали огню. Были созданы санитарные команды. Они обнаруживали лежачих больных с подозрением на тиф, бревенчатые стены обливали керосином, бросали факел. Горело все, что могло гореть. По календарю давно уже весна, давно заявляла о себе ранними рассветами и поздними закатами. Померкли звезды, и луна смотрела с неба серым невзрачным диском, не давала света. Вечерние сумерки незаметно сменялись утренними. На северо-востоке уже в третьем часу всходило солнце, но тепла от него было так мало, что солдаты предпочитали постоянно греться у костра. А уж по ночам – сам Бог велел. Кто стоял на посту, знает, что такое провести ночь без костра. Под открытым небом Белая армия испытывала те же трудности, что и Красная. Костерки разводили, несмотря на запреты офицеров. Солдат наказывали, предупреждали, что неприятель может появиться внезапно, и глаза, привыкшие к свету костра, ничего не увидят. Солдаты заверяли, что ничего подобного не случится. В тайге на десятки верст тишина, безлюдье. Тихо было и в Тулгасе, в таежном поселке барачного типа. Здесь дислоцировался 3-й Северорусский полк. До войны в поселке проживали сезонные рабочие, из березы гнали деготь, зимой охотились на белку. В войну бараки опустели, рабочие разбрелись по прибрежным селам. 25 апреля конная разведка Шестой Красной армии вышла на окраину Тулгаса и неожиданно наскочила на полевой пост. Был второй час ночи. Густые сумерки дышали знобящим холодом. Солдаты на костре варили похлебку. Винтовки валялись рядом. Солдаты увлеченно о чем-то беседовали. Увидев подъехавших кавалеристов, не схватились за оружие. Несколько секунд молча рассматривали друг друга. Сидевшие у костерка – солдаты с погонами, у конников погоны отсутствовали, на фуражках алели красные звездочки. |