Книга Камикадзе. Идущие на смерть, страница 33 – Святослав Сахарнов

Из темноты показывается человек

— Кто там?! — кричит часовой. Человек в ответ ругается и, дойдя до катера, садится на землю. С болтающихся, повисших пальцев у него капает на землю что-то черное.

Матрос-сигнальщик срывается с места и выносит из кубрика аптечку. Руку бинтуют. Раненый скрипит зубами.

— Он из-за двери, оттуда меня, — говорит разведчик и показывает забинтованной рукой. Рука качается, пугая Нефедова. — Я только открыл дверь, а он из пистолета. Как жахнет. Я упал. Он подошел ко мне, и я его — снизу…

— Да? — с восхищением спрашивает сигнальщик Он первый раз говорит с человеком, который только что убил.

— Смотрю, а это не солдат, — продолжает раненый, — в кофте, гад. У него там лавка была. Пуля хорошо попала — в мясо.

— Кость не задета, — подтверждает матрос.

Небо сереет. На мысе Колокольцева, который нависает над гаванью, из темноты выступает белое здание маяка. Там, как обозначено на карте, у японцев тяжелая батарея. Она не может стрелять в порт, ее огромные длиннорылые пушки поставлены так, чтобы обстреливать проходящие с моря корабли. Из-за мыса раздается один глухой взрыв… Второй… Третий…

— Четыре, — считает Рассоха. — Орудия взорвали. Скоро сюда придут.

Разведчик поднимается, свободной рукой берет с земли автомат и идет от катера.

— Ты что? — кричит ему вслед матрос. — Ты же раненый, оставайся здесь, тебе можно.

Разведчик не отвечает и скрывается между горящими пакгаузами.

В той стороне, где он скрылся, слышится автоматная очередь.

— Ведь вот заядлый какой, — говорит матрос. — Ему бы остаться, а он снова…

Третий день в городе, полном зловонного дыма от горящего в складах зерна, от тлеющих на железнодорожных путях вагонов, от непогашенных брошенных печей металлургического завода, идет бой. Он то накатывается, то отступает. Японская армия пытается прорваться на юг.

Город защищает высаженная в первую ночь разведрота. В порту подрагивают у причальной стенки, трутся бортами два катера.

— Влипли мы с тобой, — говорит Рассоха. На концевом катере барахлит мотор, и мотористы второй день не вылазят на палубу. — Слышишь, уже на улицах стреляют. Вон как пленные зашевелились.

В конце причала лежат зеленой бесформенной грудой захваченные в плен, приведенные сюда японцы. Из груды тел то и дело поднимается одна, вторая фигура. Они прислушиваются к выстрелам, с надеждой всматриваются в голубые дымки разрывов на сопках.

На катере наконец заводится мотор. Он ревет, звук то усиливается, то ослабевает. Фыркнув, мотор замолкает. Из люка показывается моторист, сходит на берег, идет к Нефедову и Рассохе.

— Ну, все, — говорит он и трет о штанину замасленную грязную ладонь. — Моторы хорошие, да их знать по-настоящему нужно. Были бы свои… Это он к нам, что ли?

К катерам бежит солдат, не добежав несколько шагов, замирает и быстро рассказывает что-то Рассохе.

— Там, в городе, — говорит Рассоха, обращаясь к Кулагину, — наши заняли здание. А в нем какие-то приборы и, главное, кабели. Вдруг эти кабели идут к инженерным минам, а? Взлетим все на воздух. Надо сходить посмотреть… И еще — радиоперехват: из Японии идет десант. Представляете, что тут будет?

Кулагин кивает:

— Возьму матроса, схожу посмотрю.

Кулагин уходит.

— Десант? Он же раздавит нас, — говорит Нефедов. Рассоха пожимает плечами. Губы у него воспалены от солнца, от соленой воды, от ветра. Белые лоскутки кожи висят, как бумага.

— Ночью пойдем в дозор, — говорит он.

Катер мерно качается на пологой зыби, за бортом в черной воде купаются звезды. В турели, уткнувшись лицом в ручки спаренного пулемета, спит матрос. Нефедов, жадно глотнув воздуха, опускается — три ступеньки вниз — в рубку. Здесь на столе лежит карта. Желтоватый мыс Колокольцева, как коготь, свешивается с корейского берега в море. По экрану радиолокатора с писком бегает зеленоватый луч. Он вращается, как спица. Спица бежит, оставляя за собой размытые очертания берега и мелкие, тотчас гаснущие искры — отражения волн. Зыбь раскачивает катер, и во рту у Нефедова гадко собирается слюна. «Кислого бы», — с тоской думает он.

В ту ночь, над раскрытой на штурманском столе книгой «Лоция Японского моря», он в который раз подумал о Тане. Вспомнил неожиданно ярко: приоткрытая дверь, легкий запах ее духов — теперь почему-то так пахнет лоция — стук сердца. Сказал: «У тебя такие мягкие, как ни у кого, ладони». Она ответила: «Я ничего не хочу знать о твоих женщинах». Больше она к нему не приходила. Не получилось, не хватило времени. Не захотела?

Он перелистывает страницы, на которых должны быть описания опасностей, которые подстерегают корабль, впервые подходящий к корейскому берегу. Из строчек с незнакомыми названиями — Чеджудо, Гензан, Одецин — всплывает ее лицо. После той ночи для него что-то круто изменилось…

Отложив лоцию, Нефедов бросил взгляд на экран радара и вдруг, холодея, увидел, что желтая спица, вращаясь, теперь оставляет за собой зеленые дробные мазки. Идут какие-то корабли. Оповещения о своих не было — значит, это идут из Японии.

— Командир, проснись, командир! — Нефедов сбегает в каюту, трясет Рассоху за плечо. Тот мычит и отворачивается. — Проснись ты, корабли с моря!

Рассоха вскакивает, трет кулаками глаза. Спал он не раздеваясь, в куртке. Кряхтя, поднимается из каюты в рубку. Зеленые пятнышки ползут. Теперь их много, и никакого сомнения нет — со стороны Японии идет десант.

— Достукались, — говорит Рассоха, и лицо его каменеет. — Они сейчас нам дадут. Вот увидишь, дадут.

— Может, у них локаторов нет? — робко спрашивает Нефедов. — Ты не помнишь: на японских кораблях локаторы есть или нет? Ты разведсводки читал?

— Поди ты со своими сводками…

Если локаторы есть, то японцы должны вот-вот обнаружить катер. И как только поймут, кто это, по нему ударят изо всех орудий. Самое страшное — это когда по тебе бьют из автоматов — все трассы летят прямо в глаза.

— Торпедная атака! — хрипит в микрофон Рассоха. Он занял уже свое место у штурвала и дает самый малый одним мотором. Катер ползет до тех пор, пока на фоне горящего берега не возникает черный силуэт корабля.

— Что это? — шепчет Рассоха, и, когда Нефедов говорит: «Откуда мне знать?», так же шепотом ругается: — Набрали сопляков!

Берег горит красным огнем, языки пожаров вяло поднимаются над черными, причудливыми крышами.

— Это сторожевик, — бормочет Рассоха, дает толчок еще двумя моторами и командует на торпедные аппараты: «Товсь».

Но глаза Нефедова уже рассмотрели: из темноты на освещенное пространство вот-вот выйдет второй корабль.

Боцман и торпедист уже наклонились, правый и левый борт, каждый над своим аппаратом, каждый готов рвануть на себя рукоятки стреляющих, взорвать пороховые заряды, выбросить длинные тела торпед. Задыхаясь, Нефедов глотает слюну, и в этот момент замеченный им второй корабль тяжело и протяжно выплывает на фон пожарища.