Онлайн книга «Место встречи изменить нельзя. Эра милосердия. Ощупью в полдень»
Жеглов положил трубку и сказал мечтательно: – Была у начальства одна мысль толковая – разделить службы, чтобы карманниками один отдел занимался, домушниками – другой, аферистами там, валютчиками – третий, бандитами, вот как наш, – четвертый… Ан нет, всякую мелочь на тебя валят, нет времени про главное подумать… – Так у нас и есть ОББ – отдел борьбы с бандитизмом? – удивился я. – Так или нет? – Так, да не так. Сам видишь, чем занимаешься. – Вижу, – сказал я. – Но ведь дежурство сегодня. И потом, бандиты небось не в парниках выводятся. Они, я полагаю, с другими всякими жуликами связаны, помельче… Жеглов изогнул соболиную бровь: – Ну-ка, ну-ка… – Я к чему веду? – немного смущенно сказал я. – Ведь вот на фронте, скажем, артиллеристы, пехота, разведка, ну, и так далее – они в полном контакте действуют: артиллерия огоньку подбросит, пехота живой силой поддержит, разведка сведения доставит… А враг и там разнообразный – и мелочь всякая бывает, ну, вроде, скажем, карманников, и крупный зверь водится – например, помню, отборная егерская часть против нас стояла, действительно головорезы, их в одиночку, как говорится, голыми руками, не возьмешь. Жеглов поставил ногу на стул, подтянул щегольской сапог, чтоб не морщил, одобрительно оглядел его, сказал: – Ты вот представь, что тебя, вместо того чтобы за егерем-головорезом послать, в тыл за сапогами направили, а?.. – А что? И такое бывало, подобное, – невозмутимо сказал я. – Солдат без сапог не солдат – личный состав должен быть одет, обут, накормлен и так далее… Не все же на переднем крае геройствовать… Карманник, я так понимаю, он тоже людям здорово настроение портит. – Ох и каша у тебя в голове! – ухмыльнулся Жеглов. – И главное, на всякий случай теория. На фронтовом, так сказать, опыте… Я хотел возразить, но снова зазвонил телефон, и Жеглов, выслушав, объяснил собеседнику, не особенно стесняясь в выражениях, что тот звонит в МУР, который не то что игнорирует кражи голубей из отдельно взятых голубятен, а имеет некоторые свои, специфические задачи по искоренению особо тяжких преступлений, тогда как отделения милиции на то и существуют, чтобы оперативно разбираться с фактами местного масштаба. – …А то вы скоро совсем мышей перестанете ловить. – Жеглов искоса глянул на меня, и я понял, что лекция предназначалась главным образом мне. Рассудив, что еще успею вернуться к спорному вопросу, я спросил: – Так что с «эмкой» Ляховского? – А, с «эмкой»… Заехал он, значит, домой переодеться… Дверь отворилась, заглянул дежурный: – Жеглов, на выезд! Квартирная кража в Печатниковом переулке… Закончили дела около трех часов ночи. Однако в коридорах управления людей не только не стало меньше, чем днем, но, пожалуй, суета еще усилилась. Во всех кабинетах горел свет, сновали туда и обратно сотрудники в форме и в штатском, конвойные милиционеры без конца водили задержанных воров, спекулянтов, изо всех дверей доносился булькающий гул голосов, а из крайнего кабинета раздавался истошный, завывающий вопль грабителя Васьки Колодяги, симулирующего эпилептический припадок. Я был еще в дежурной части, когда привезли Колодягу и он начал тянуть волынку. Я пошел в туалет, открыл водопроводный кран и долго с фырканьем и сопением умывался, и мне казалось, что ледяные струйки, стекающие за воротник, хоть немного смывают с меня невыносимый груз усталости сегодняшнего долгого дня. Потом расчесал на пробор волосы – в зеркале они казались совсем светлыми, почти белыми, и дюралевая толстая расческа с трудом продиралась сквозь мои вихры, – утерся носовым платком и подошел к Жеглову. Видать, даже его за последние двое суток притомило. Он сидел за своим столом, сосредоточенно глядя в какую-то бумагу, но со стороны казалось, будто написана она на иностранном языке – так напряженно всматривался он в текст, пытаясь проникнуть в непонятный смысл слов. Я подошел к столу, он поднял на меня ошалелые глаза, сказал: – Все, Володя, конец, отправляйся спать. Завтра с утра ты мне понадобишься – молодым и свежим! – А ты что? – Вон на диване сейчас залягу. Мне в общежитие на Башиловку ехать нет смысла. А ты-то где живешь? – На Сретенке. – Молоток! Хорошо устроился. – Пошли ко мне спать. Тут тебе и вздремнуть не дадут – вон гам какой стоит! – Ну, на гам, допустим, мне наплевать с высокой колокольни. Кабы дали, я бы под этот гам часов тридцать и глаз не открыл. Но дома спать лучше. А у тебя душ есть? – Есть. Да что толку – воду в колонке надо согревать. – Это мне начхать, и холодной помоюсь. В общежитии неделю никакой воды нет. А на твоей жилплощади кто еще проживает? – Я один, место есть. Выделю тебе шикарный диван. Жеглов отворил сейф, достал оттуда и протянул мне три книжки: – Возьми их и читай каждую свободную минуту – это сейчас твой университет. Вложи в них чистый лист бумаги и все, что тебе непонятно, записывай, потом спросишь. А коли дома читать будешь, хотя на это надежды мало, в тетрадочку конспектируй… На дне сейфа он отыскал еще две плоские банки консервов, засунул в карманы пиджака и стал одеваться, а я листал книжечки. «Уголовный кодекс РСФСР», «Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР», «Криминалистика». Кодексы были небольшого формата, толстенькие, с бесчисленным количеством статей, и в каждой много пунктов и параграфов, я прямо ужаснулся при мысли, что все их надо выучить наизусть. В «Криминалистике» хоть по крайней мере было много картинок, но все они тоже были невеселые: фотографии повешенных, зарезанных, слепков следов, обрезков веревок и проводов, наверное висельных, изображения разных марок пистолетов, всевозможных ножей, кастетов, какие-то схемы и таблицы. – Пошли? – спросил Жеглов. Я рассовал книжки по карманам и, направляясь к двери, сказал: – Слушай-ка, Жеглов, неужели ты все это запомнил? – Ну, более или менее запомнил – нам без этого никак нельзя. Закон точность любит: на волосок сойдешь с него – кому-то серпом по шее резанешь. – А ты где учился? Что закончил? Жеглов засмеялся: – Девять классов и три коридора. Когда не курсы в институте заканчиваешь, а живые уголовные дела, то она – учеба – побыстрее движется. А вот разгребем с тобой эту шваль, накипь человеческую, тогда уж в институт пойдем, дипломированными юристами будем. Знаешь, как называется наша специальность? – Нет. – Правоведение! Вот так-то! – Ну, пока еще из меня правовед… – Запомни, Шарапов: главное в нашем деле – революционное правосознание! Ты еще права не знаешь и знать не можешь, но сознательность у тебя должна быть революционная, комсомольская! Вот эта сознательность и должна тебя вести, как компас, в защите справедливости и законов нашего общества!.. |