Онлайн книга «Место встречи изменить нельзя. Эра милосердия. Ощупью в полдень»
– Ее ограбили!.. Ограбили… Убили, чтобы ограбить… Бедная моя… Пасюк, стоя на стуле перед книжным шкафом, сказал: – Глеб Георгиевич, патроны… – И протянул небольшую синюю коробку Жеглову. Рассмотрев коробку, Жеглов довольно улыбнулся и показал ее Панкову – на коробке большими желто-красными буквами было написано: «БАЙЯРД». Панков открыл коробку – из решетчатой, похожей на пчелиные соты упаковки, как шипы, торчали остроносые сизые пули. Однако торжество Жеглова длилось недолго, и нарушил его как раз я. – Пули-то от «байярда», это точно, – заметил я. – Но коробка полная. Все пули на месте – ни одного свободного гнезда… – Ничего, – твердо сказал Жеглов. – Здесь уже, как говорится, «тепло», поищем – найдем. Ты, Шарапов, запомни себе твердо: кто ищет – находит, в уныние не имей привычки впадать, понял? Я кивнул, а Жеглов уже нашел мне дело: – Вон, видишь, Иван достал из шкафа пачку бумаг? Разбери-ка их по-быстрому – может, что к делу относится. Надя сказала торопливо: – Это личные письма Ларисы, не стоит… Но Жеглов перебил ее властно: – Сейчас не важно, личные там или деловые, а посмотреть надо – может, в них следок какой покажется. Читай, Шарапов, все подряд, потом для меня суммируешь… Надя слабо махнула рукой, поднесла к глазам платок и снова горько заплакала, но Жеглов уже отвернулся от нее и стал заворачивать в бумагу патроны. Мне было как-то неловко, оттого что надо читать чужие письма, но все-таки Жеглов, наверное, прав: если не случайный какой грабитель залетел в эту уютную квартиру, чтобы убить и обобрать хозяйку, то корни всей этой истории могли уходить именно в личные дела Ларисы, а письма – это как-никак в личных делах лучший подсказчик. Усевшись за письменный столик около окна, я неторопливо и фундаментально стал сортировать бумаги, среди которых, кроме писем, были и телеграммы, и записки, и счета за коммунальные услуги, раскладывая их по отправителям в отдельные пачечки. Пачек этих оказалось немного, потому что отправители были в основном одни и те же: мать Ларисы, муж ее Груздев, какая-то женщина, видимо, подруга, по имени Ира и некий Арнольд Зелентул, с которого я и решил начать. Первое же письмо начиналось с пылких признаний в вечной, неутолимой и рыцарской, со ссылками на классиков, любви – «помнишь, как у Шиллера?..» – и поскольку мне ни читать, ни тем более писать таких писем никогда не доводилось, я с большим интересом пробегал их глазами, пока они мне не приелись, потому что накал Арнольдовой страсти от письма к письму угасал, сменившись вскоре житейской прозой вроде объяснений о трудностях совместной жизни на его скромную интендантскую зарплату… Мне как-то вчуже стало совестно, и я взял последнее по датам письмо – написано оно было больше года назад и заканчивалось жалобами на злую судьбу, которая никак не позволяет им с Ларисой соединиться в обозримом будущем, и, следовательно, их дальнейшие встречи бесперспективны… Эх, птички Божьи! Отложил я письма Арнольда в сторону, взялся было за письма Ирины, но в комнату быстро вошел милиционер. – Товарищ капитан, гражданина Груздева привезли. Можно войти? – обратился он к Жеглову. Да, собственно, Груздев и так уже вошел. Он стоял в дверях, уцепившись за косяк, и я почему-то в первый момент смотрел не на его лицо, а именно на эту судорожно сжатую, белую, словно налившуюся гипсом руку. Каждый сустав выступил на ней желтоватым пятном, и располосовали ее синие полоски вен, и в этой руке жил такой ужасный испуг, в недвижности ее было такое волнение, что я никак не мог оторваться от нее и взглянуть Груздеву в глаза и очнулся, только услышав его голос: – Что это такое?.. Все молчали, потому что вопрос не требовал ответа. С криком бросилась к нему на грудь Надя, увидев в нем единственного здесь близкого человека, с которым можно разделить и немного утишить боль потери. Груздев отцепил руку от двери, он словно отлеплял каждый палец по отдельности, и все движения его походили на замедленное кино, а рука совершила в воздухе плавный круг, слепо нащупала голову Нади и бесчувственно, вяло стала гладить ее, а сухие, обветренные губы шептали еле слышно: – Вот… Наденька… какое… несчастье… случилось!.. Не отрываясь, смотрел он на Ларису, и нам, конечно, было неведомо, о чем он думает – о том, как они встретились, или как последний раз расстались, или как она впервые вошла в этот дом, или как случилось, что она лежит здесь наполовину голая, на полу, с простреленной головой, и дом полон чужих людей, которые хозяйски распоряжаются, а он приходит сюда опоздавшим зрителем, когда занавес уже поднят и страшная запутанная пьеса идет полным ходом. На его костистом некрасивом лице было разлито огромное испуганное удивление, но с каждой минутой недоумение исчезало, как влага с горячего асфальта, пока не запекся на лице неровными красными пятнами страх, только страх… С того момента как Груздев вошел, Жеглов не сводил с него пристального взгляда своих выпуклых цепких глаз, и Груздев, видимо, в конце концов почувствовал этот взгляд, беспокойно повертел головой, посмотрел на Жеглова и спросил: – Что вы на меня так смотрите? Жеглов пожал плечами: – Странный вопрос… Обыкновенно смотрю. – Не-ет, вы на меня так смотрите, будто подозреваете… – Груздев покачал головой. – Знаете что, гражданин, давайте не будем отвлекаться, – сказал Жеглов, и по тону его, по оттопырившейся нижней губе я понял, что он рассердился. – Скажите мне лучше, когда вы с потерпевшей последний раз виделись? – Дней десять назад. – Где? – Здесь. – С какой целью? – Мы размениваем квартиру – я привез Ларисе несколько вариантов… Груздев говорил медленно, еле разлепляя сухие губы, и я не мог понять: он что, раздумывает так долго над ответами или все еще опомниться не может? К разговору подключился Панков: – Вы кого-нибудь подозреваете? Груздев вскинул на него недобрый взгляд: – Чтобы подозревать, надо иметь основания. У меня таких оснований нет. – Он сказал это раздельно, веско, и в голосе его скрипнула жесть неприязни. – Это конечно, – простецки улыбнулся Панков. – Но, возможно, есть человек, к которому стоит повнимательнее присмотреться, вы как думаете? – Таких людей вокруг Ларисы последнее время вилось предостаточно, – сказал Груздев зло, помолчал, тяжело вздохнул. – Я ее предупреждал, что эта жизнь вокруг Мельпомены добром не кончится… – Вы имеете в виду ее театральное окружение?.. – уточнил Жеглов и как бы мимоходом спросил: – У вас сейчас как с жилплощадью, нормально? – Ненормально! – отрезал Груздев и с вызовом добавил: – Но к делу это отношения не имеет… Он вытащил из кармана пальто носовой платок и вытер вспотевший лоб. |