Книга Убийство на бис, страница 34 – Николай Леонов, Алексей Макеев

Рудаков тут же принялся клясться и каяться. Мол, с этим ограблением его бес попутал. Если бы не проклятая наркота, ни в жизнь не пошел бы на такое!

Он постоянно заглядывал в лицо Гурова возбужденными бегающими глазками и повторял:

— Вы мне верите? Верите?

Гуров смотрел на его худое лицо с резко обозначенными скулами, на черные тени, залегшие под потухшими глазами. Полковник видел запястья парня, по которым тянулись дорожки из черных точек от постоянных инъекций, и думал, что этот парень, по всей видимости, законченный наркоман.

Это обстоятельство наверняка было одной из причин странного, непонятного поведения его матери. Но только ли оно? С Викторией Павловной Рудаковой Гурову по-прежнему не все было ясно. Он рассчитывал встретиться с ней сегодня, чтобы обсудить все уже с учетом того, что ее сын арестован за попытку грабежа и причинение тяжкого вреда здоровью.

Охранник из продуктового магазина, к счастью, остался жив. Его благополучно прооперировали, так что этот доходяга хотя бы избавил себя от статьи за убийство.

— Мне просто нужно было на дозу, только на нее! Я умирал, понимаете? Вы мне верите? — долетел до Гурова задыхающийся голос Рудакова.

— Откуда у тебя пистолет? — не отвечая на его риторический вопрос, заявил сыщик.

— Пистолет… — Рудаков запнулся. — Я его нашел.

Гуров едва заметно усмехнулся.

— Где? — поинтересовался он, держа наготове авторучку, чтобы записать показания в протокол.

— Я не помню, — ответил Сергей.

Лев Иванович отложил ручку, внимательно посмотрел на него и осведомился:

— Слушай, ты что, за дурака меня держишь?

— Не помню, честно. Я тогда под кайфом был. Ничего не помню!

— Хорошо. Скажи, когда это случилось?

— Это?.. — Рудаков закатил глаза. — На прошлой неделе, кажется. Вы мне верите?

— Нет, — с усмешкой ответил Гуров. — Ты врешь и делаешь это потому, что знаешь, что позавчера из этого пистолета застрелили человека. Насмерть. А это уже серьезнее неудавшегося ограбления магазина, хотя и оно — не детская шалость. Так что на тебе очень много дерьма. Надо быть совершенно больным на голову, чтобы еще больше усугублять свое положение и рассказывать мне сейчас сказки, в которые не поверит даже пятилетний ребенок!

Гуров бился с Рудаковым долго, несколько часов. Про ограбление тот рассказывал подробно и даже охотно. Когда же речь заходила о пистолете, парень тут же принимался твердить, что нашел его где-то, но где и когда — совершенно не помнит.

Его поведение вызывало у сыщика огромное желание просто взять его за шкирку и хорошенько набить ему морду, чтобы был откровеннее. Но полковник Гуров являлся противником таких методов. Никогда, ни единого раза он не ударил задержанного в своем кабинете, какой бы мразью тот ни был. При этом Лев Иванович не записывался в кроткие агнцы. Кулаки и даже оружие за годы службы он пускал в ход очень много раз. Но не при таких обстоятельствах.

Сыщик применял разные методы. Он то вроде бы совершенно забывал о пистолете, беседовал вообще о другом, а потом резко вдруг спрашивал про ствол или, наоборот, в течение долгого времени повторял один и тот же вопрос, при этом не сводя глаз с лица Рудакова.

В конце концов Сергей стал жаловаться на то, что у него начинается ломка. Его и правда трясло, на лбу выступили крупные капли пота, он тяжело дышал. Конечно, это был удобный момент, чтобы надавить на него и выбить показания насчет пистолета. Но у Рудакова начались судороги, он совершенно утратил способность что-либо говорить. Гурову ничего не оставалось, как вызвать ему местного врача и отложить допрос.

— Вот на этом все и закончилось, — сказал он Орлову и Крячко. — Посему вскоре я жду его мать, буду раскручивать ее. Не может она не знать, откуда у ее сына взялся пистолет. По крайней мере, обязана догадываться. — Он задумчиво постучал костяшками пальцев по столу генерала, потом повернулся к Крячко и спросил: — Говоришь, Саакян помахала ей как лучшей подруге?

— Ну да. Еще и улыбалась.

— А она?

— Она — нет. Наоборот, зубы стиснула и пошла вперед быстро, не оборачиваясь.

— Так-так. Это уже лучше.

— Тебе что-то понятно, Лева? Что связывает Рудакову и Саакян?

— У меня есть только предположение, причем использовать его нужно очень осторожно. Вдруг я не прав? Тогда могу и не добиться откровенности Виктории Рудаковой.

— Ради сынка она будет откровенна! — уверенно заявил Крячко.

— А если эта откровенность ему отнюдь не на пользу? — заявил Гуров. — Не все так однозначно, Стас! Ладно. — Он посмотрел на часы и увидел, что время приближается к девяти. — Давайте переходить к делу. Значит, я занимаюсь Рудаковой, а ты, Стас, во-первых, позвони Полонскому и пригласи прийти к нам. Но не говори, по какому поводу. Скажи, что всех вызывают для повторного допроса. Разобраться и с Рудаковой и с Полонским нужно как можно скорее. Если я не успею, ты, Стас, возьмешь его на себя. Дальше. Нотариус Корзун. С ним я хотел бы сам побеседовать.

— А Лейбман? — спросил Крячко.

Гуров задумчиво поскреб подбородок.

— Лейбман пускай подождет окончания беседы с Рудаковой, — решил он. — Этот разговор должен многое прояснить. Ну что, братцы-сыщики? За работу?

— А то! — Крячко, поднимаясь, хлопнул себя по бедру. — Куда ж мы без нее, родимой?

Виктория Павловна Рудакова сидела в кабинете перед Гуровым с совершенно бескровным лицом. Ей уже было известно, что натворил ее сын минувшей ночью. Видимо, мать, зная о его многолетнем пристрастии к наркотикам, всегда ждала чего-то подобного.

Теперь, когда беда случилась, она, с одной стороны, находилась в шоке, а с другой — даже испытывала облегчение. Ожидание несчастья всегда мучительнее его самого. Гуров видел это по выражению ее белого как мел лица, по рукам, которые не дрожали, а спокойно, безжизненно лежали на коленях. То, чего она ждала и боялась, уже произошло. Нервничать не было смысла. Она сидела молча, погруженная в собственные мысли и чувства.

Гуров вывел ее из этого оцепенения вопросом:

— Виктория Павловна, вы сейчас думаете о том, что грозит вашему сыну за ограбление?

Женщина подняла на него взгляд, и Лев Иванович понял, что она смертельно устала.

— Да, именно об этом я и размышляю, — проговорила она. — Вы, может быть, считаете, что я сейчас соображаю, как его от тюрьмы отмазать, где деньги достать, адвоката и прочее? Нет! — Виктория Павловна покачала головой, вздохнула, провела руками по волосам, снова сложила их на коленях и неожиданно спросила: — У вас дети есть?

— Нет, — не стал врать Гуров.

— Тогда вам сложно будет меня понять, — констатировала она. — Знаете, когда узнаешь, что твой единственный сын — наркоман, поначалу испытываешь шок и отчаянное желание помочь ему выбраться из этой ямы. Ты хватаешься за нелюбимую работу, которая приносит деньги, терпишь унижения, не спишь ночами, забываешь о себе и думаешь только об одном — как спасти своего ребенка. Ты занимаешь деньги, когда он корчится от боли, платишь врачам, чтобы они привели его в чувство, иногда даже сама достаешь ему наркотик, только чтобы не умер. Это страшно. Если бы мне лет десять назад сказали, что придется пройти через такое, я бы не поверила.