Онлайн книга «Стоять до последнего»
|
Марина снова взглянула на фотографию, пытаясь найти связь между портретом женщины и заголовком. В заголовке речь шла о каком-то убийстве. Марина это поняла сразу. Но при чем тогда здесь фотография? Да и о каком убийстве идет речь? Кого все-таки поймали? Конечно же, на все вопросы можно получить ответ тут же, не поднимаясь со стула, но для этого необходимо продолжить разговор с немецким офицером, который так демонстративно углубился в чтение. Но вот именно продолжать беседу Марина и не желала. Она понимала, что стоит ей лишь задать один вопрос, как на лице летчика мелькнет внутреннее торжество победителя, победителя мужчины над женщиной, и он, расплывшись в галантнейшей улыбке, начнет «ухаживать». А тогда трудновато будет от него отвязаться. «Где же я встречала эту женщину?» — снова подумала Марина, поднимаясь со стула. — До свидания. — Благодарю за компанию, — отозвался летчик. Рубцова вышла из кафе. Короткий декабрьский день быстро угасал. Марина посмотрела по сторонам, ища мальчишек, продавцов газет. Слева, неподалеку от кафе, бойко торговал безногий инвалид. Он держал в руке пачку газет. — Последние новости! Она сама сдалась комендатуре!.. Последние новости. Пятьдесят заложников на свободе!.. Рубцова купила газету и с самым небрежным видом развернула ее. Еще раз взглянув на фотографию, Марина сразу вспомнила и узнала женщину. Вспомнила неожиданно и краткую встречу в кафе. Неужели она? Рубцова тогда приняла ее за провокатора. Особенно насторожило Рубцову тогда то обстоятельство, что незнакомка, ко всему прочему, еще и назвала себя Мариной… Хотелось остановиться и прочесть все подробнее. Но бельгийские женщины, как принято здесь, будто бы не интересуются политикой. Марина не видела, чтобы женщины читали газеты на улице. А привлекать внимание к себе ей было ни к чему. Марина спрятала газету в сумочку и поспешила домой. Всю дорогу в трамвае она сидела, отвернувшись к окну, мысленно уносилась назад, в тот хмурый субботний день, когда встретила эту женщину, которая носила ее русское имя. Б ушах звучали сказанные той Мариной слова, сказанные с болью и грустью: «Неужели во всем Брюсселе не найдется хотя бы одного храбреца, который мог бы всколыхнуть застывшее болото позорной жизни!» …Взбежав к себе на четвертый этаж, Марина заперла дверь и, включив свет, торопливо развернула газету. Пробежала экстренное сообщение германского командования: «…Террористка Марина Шафрова, убившая на площади Порт де Намюр помощника военного коменданта, сдалась в руки властей и призналась в своем преступлении…» «Она совершила и второе покушение на немецкого офицера. На этот раз это был капитан германской армии…» «Марина Шафрова подкараулила его на бульваре и тоже нанесла удар ножом…» «На его предсмертный крик прибежал патруль и задержал красную террористку…» «…Она не пыталась бежать…» «Шафрову доставили в немецкую комендатуру, и она призналась во всем». И ниже жирными буквами германское командование сообщило: «Пятьдесят заложников, жители города Брюсселя, сегодня утром выпущены на свободу». Рубцова смотрела на газету, и слезы сами накатывались на глаза. Она провела ладонью по фотографии отважной женщины, разглаживая складки на бумаге. Сознание отказывалось верить в действительность. — Прости меня, тезка… Прости… 5 На попутной военной машине Миклашевский добрался до Пушкинской площади и, поблагодарив водителя, спрыгнул на утрамбованный колесами снег. Утро только вступило в свою силу, и зимнее неяркое солнце, как боевая медаль, низко висело на выцветшем синем небе, лаская лучами засыпанные снегом дома, голые деревья, высветляя длинные и толстые серые колбасы аэростатов, которые плавно покачивались в небе, натягивая железные струны тросов. После сумрачного Ленинграда, его пустынных заснеженных улиц, после обстрелов и бомбежек Миклашевскому родная Москва показалась далеким тыловым городом. Люди ходили без опаски, двигались автомашины, позванивали трамваи… Вскочив в подошедший трамвай, Игорь прошел к передней площадке. Трамвай покатил вниз по Тверскому бульвару. На бульваре, среди деревьев, мальчишки и девчонки сооружали снежную крепость. Пожилая дама вела на поводке гладкого бульдога. Военный с перебинтованной рукой шел с девушкой, и оба весело смеялись. Шла обычная жизнь большого города. Старенький трамвайный вагон, покачиваясь и погромыхивая на стыках, звеня пронзительно и весело, катился вдоль бульвара по сверкающим на солнце рельсам. Миклашевский заглянул в кабину вагоновожатого. Там сидела молодая девушка с довольно приятным румяным, здоровым лицом, закутанная шерстяным платком, из-под которого выбивались темные волосы. Она напряженно смотрела вперед сузившимися, слегка раскосыми глазами и цепко стискивала пальцами рычаг управления. Трамвай подошел к Никитским воротам, и Миклашевский спрыгнул с подножки. Помахал рукой вагоновожатой, которая оглянулась на него. На Никитской площади, возле памятника Тимирязеву, лежали рядами мешки с песком, припорошенные снегом, а за ними была установлена полуавтоматическая зенитная пушка. Ее длинный ствол, выкрашенный белыми пятнами, смотрел в морозное небо. Около пушки расхаживал хмурый часовой, одетый в новый дубленый полушубок и серые валенки. «Свой брат, — подумал Миклашевский, направляясь по улице Герцена к своему переулку. — Служба тут не та, что у нас на Ладоге. Столица!» Ноги, казалось, сами несли Игоря вперед. Ему даже стало жарко. Вот и переулок. Школьники стайкой бегут навстречу, с портфелями и сумками. Мальчишки кидаются снежками в девчонок. Игорь, стараясь унять волнение, входит в неприметный, обшарпанный и До боли знакомый подъезд. Лестница на второй этаж, железные перила… Глотнув воздух, Игорь поднимает руку и нажимает кнопку электрического звонка. За дверью раздались шаги. «Кто? Мама? Тетя Александра?!» — гадает Игорь, напряженно ожидая. Дверь наконец открывается, и показывается голова соседки Марии Степановны. Она ничуть не изменилась. Те же морщины, тот же красно-бронзовый волос, завитый в локоны, и под глазами набрякшие мешки. — Вам кого, молодой человек? — Здравствуйте, Мария Степановна… — Простите, но я вас… Неужели Игорь? — она порывисто обнимает Миклашевского, как близкого, заводит в коридор, включает свет. — Вырос-то как, изменился! Худой уж больно! Неужели и на фронте с продуктами плохо? Миклашевский снял с плеч тощий вещмешок, положил его на стоявший у стенки теткин сундук. Дверь в теткину комнату была закрыта висячим замком. Раньше, как помнил Игорь, тетка никогда не пользовалась навесными замками. Значит, уехала давно и надолго. Дальше по коридору дверь в комнату матери, где прошли его детство и юность. Высокая дверь, обитая черным дерматином, также заперта плоским увесистым замком. — Ключи у меня… Оставили. Сейчас вынесу, Игорь, — тараторила соседка, направляясь в свою комнату. — И письмо от твоей мамаши… Она с госпиталем две недели назад уехала. Пишет, что они теперь на Урале, в городе Ижевске… |