Книга Батальон крови, страница 49 – Виталий Лиходед

— Ну что на Новый год было? Про девушку?

— Ничего я не знаю. Праздник был хороший, как до войны, радуйся тому, что ты можешь это вспомнить. Был бы убит, ни о чем бы не думал.

— А-а, ты вон о чем. Да, воспоминания штука хорошая. Особенно если есть что вспомнить.

— Это точно. Так что не грусти: закончился бой, остались живы — и слава Богу!

— Федор, а ты как друга потерял? — спросил Григорий солдата.

— Полез он в окоп, а там три немца. Он одного застрелил, а второй его, он и крикнуть не успел.

— Вот и Рыков. Тоже крикнуть не успел, прямо в сердце пули попали. А я даже выстрелов в этой суматохе и шуме не услышал. Как старшина говорит, раз — и все.

— Это ваш разведчик? — спросил Паров.

— Да, наш разведчик. Хороший честный парень, боксер. Он немцев побил от души, а этого пацана-фашиста не заметил, видать, он притворился, что мертвый. Зато я его заметил и пристрелил, да так, что теперь челюсть болит и самому противно.

— Если противно, оттого что убил, значит, Бог в твоей душе живет, — объяснил Паров.

— Ты же ученый, учитель, а тут о Боге заговорил? Почему? — спросил его Гриша.

— Вот потому и заговорил, что ученый. Ты думаешь, откуда вера в человека берется. Все от Бога. Сотни лет наши деды и прадеды в него верили, а тут взяли и запретили — нет, эту силу из души никакими клещами не вырвешь. Она в крови, в молоке матери, во всем, что нас окружает.

— И даже здесь, в этой войне? — спросил Григорий.

— И даже здесь. Без веры человек никуда, — ответил учитель.

— Я тоже верю. Но верю в силу человека, в его честность, в правду. Они тоже могут быть верой, и она, если это честно делать, — спасает.

— Во всем этом и есть Бог, простоты не называешь его имя, но говоришь его словами. Это обыкновенные заповеди. Их должен каждый соблюдать: быть честным и искренне верить. Хочешь, я тебе Библию дам прочитать. Сейчас всем солдатам разрешили ее. Сам Сталин согласился, что вера русского народа — это непобедимая сила.

— Сила? — удивился Григорий. Сила в мужестве, честности и единстве. Так нас в учебке учили на политзанятиях, и я почему-то с нашими учителями-фронтовиками согласен.

— А ты попробуй, посмотри на все со стороны, — предложил Паров.

— А что мне смотреть со стороны? Я и так все вижу. Вот сегодня в глаза смерти заглянул.

— Это как? — спросил Федор. Он шел рядом, внимательно слушал разговор и никак не решался о чем-то спросить.

— Вот так. Рыков мне улыбнулся, головой кивнул, за то что я двух фрицев, что на него со спины напасть хотели, убил, а потом взгляд его стал холодным и неживым. Только что глаза улыбались, а тут раз и умерли — стеклянными стали. Тут, кто хочешь, одуреет, а старшина мне за это в челюсть, чтобы я не дурил.

— Ну а ты этого, что в Рыкова стрелял, убил?

— Конечно, убил, всю башку снес.

— Эй, ребята, смотри, машина в нашу сторону возвращается, — крикнул Паров.

— Федор, давай тормози ее.

Машина остановилась.

— До поселка добросишь? — спросил Григорий.

— Да тут идти-то осталось пару километров, — ответил молодой лейтенант.

— А что, подбросить трудно? — еще раз поинтересовался Гриша.

— Рядовой, как вы с офицером разговариваете? — разошелся лейтенант.

— Ты, мил человек, не горячись, — вступился дед-водитель. — Глянь, у него вся рация пулями побита. Ребята после боя, они как вы по тылам не шатаются.

— Ну ладно, прыгайте. А в поселке куда? — спросил лейтенант.

— К дому связисток, за новой рацией.

— А потом опять на передовую?

— Да.

— А челюсть что синяя?

— Так рукопашная ж была, — ответил Григорий.

— Да, ну давай я вас и туда и обратно до взятых немецких позиций. Хотите? Пока я добрый и время есть.

— Конечно, хотим. Выручите здорово, а то немного устали, а нам еще батальон догонять.

— Прыгайте, поехали, — крикнул им лейтенант.

— Эх, — вздохнул дед. — Совсем мальчишки, а уже в рукопашной были и выжили же. Значит, добьем немца, никуда он не денется, раз такие мальчишки воевать умеют.

Машина быстро доехала до поселка и остановилась у дома радисток.

— Оля, — окликнул Григорий знакомую радистку. — Позови Титову.

— Да, сейчас, — ответила девушка. Через секунду Титова выскочила из дома.

— Товарищ лейтенант, опять рацию прострелили.

— Ну что ж, бывает.

— Да, бывает и очень часто. Комбат попросил три взять. Сколько дадите?

— Сколько нужно. Оля, принеси рации, — обратилась Титова к девушке.

— Да, вон сейчас Федор поможет.

Солдат ловко спрыгнул на землю и, сбегав в дом, вынес сначала две, а затем еще одну рации.

— Мою в ремонт возьмете? — спросил Григорий.

— Оставляй, — ответила Титова. Григорий подал из кузова рацию, Федор отнес ее в дом и, вернувшись, шустро залез в кузов. Паров постучал по кабине ладошкой и крикнул:

— Давай, батя, погнали обратно! Григорий посмотрел на Титову, и увидел, как у девушки по щеке скатилась слеза. Но на мгновение слезинка застыла на щеке и напомнила ему родинку Тани. Чья-то невидимая рука схватила сердце солдата и сжала его изо всех сил. Григорий вздохнул, вытерпел боль и, опустив голову, подумал:

— Хорошая она девушка. Верю, ей еще повезет. Вон ребят сколько хороших вокруг. А верить в приметы нельзя, хотя все говорят, надо.

Машина съехала с дороги в поле.

— Стой, — закричал Григорий. — Не пойму, Березкина, что ли. Юль — ты?

— Да я, я. Кто же еще. Видишь, солдата нашла, живой еще.

Бойцы спрыгнули с машины, и Гриша обратился к лейтенанту:

— До батальона сами дойдем. Вы раненого в госпиталь отвезите, а то она на себе его так и будет тащить, никому помогать не разрешит — упрямая, я ее знаю. А на машине вы быстро туда доедете. Человека спасете.

— Давай, грузи, — согласился офицер.

Солдаты отстегнули задний борт, положили раненого, подсадили Юльку Березкину, забрали рации и еще минуту смотрели в след уезжающей машине.

— Ладно, пошли. Каждый по рации берет. Комбат сказал, чтобы мы ночью прибыли. Идти далеко, а уже темнеть начинает.

Солдаты прошли позиции, ДОТы и подошли к домам. Григорий вспомнил, как у этих домов гуляли немцы. Совсем недавно, в разведке он видел их, и слышал, как они смеются. Теперь эта земля молчала. Дома были разрушены, люди покинули их: кто-то ушел, остальные погибли.