Книга В прорыв идут штрафные батальоны, страница 65 – Юрий Погребов, Евгений Погребов

— Так точно, товарищ майор. Есть оставаться на охране штаба.

— Еще вопросы есть?

— Так точно, есть.

Балтус удивленно приподнимает брови:

— Что еще?

— Представления на отличившихся писать?

— Опять ты за свое. Ты уже отличился, дальше некуда.

— Я не за себя.

— Еще отличившиеся есть? — Балтус вновь щурился, но теперь с задорной веселинкой, как бы восхищаясь даже: «Посмотрите на этого молодца!»

Тщательно сдерживая волнение, чтобы хоть внешне казаться спокойным, Павел отвечал невозмутимо:

— Есть. По крайней мере, один. За него ручаюсь головой.

— Кто такой?

— Штрафник Махтуров. Во. вчерашнем бою заменил выбывшего из строя командира взвода, совершил с взводом маневр, вышел противнику во фланг, первым ворвался в окопы. Тем самым обеспечил взятие передней линии обороны фашистов. Лично забросал гранатами пулемет. Отличился и в сегодняшнем бою. На него было представление еще за бои на Курской дуге.

— Пиши.

— А на других?

— Пиши. Но учти, пока не закончится следствие по делу капитана Сачкова, ни одно представление от второй роты принято не будет.

— Разрешите идти?

— Идите.

* * *

В коридоре, около кабинета начальника штаба, гася нетерпение перекуром, дожидались Колычева Упит с Забродой.

— Ну, как?

— Никольское без меня брать будете. Меня комбат на охране штаба оставляет.

— Понятно, — со значением говорит Упит. — С Сачковым связано?

— Похоже на то. А вы откуда знаете?

— Пошли отсюда, — стишив голос, Упит показывает глазами на выход — По дороге поговорим.

— Мы тут с Боровицким накоротке пообщались, пока ты у комбата был, — сообщает он, когда все выходят на улицу. — Дело серьезное. Сачкова, Павел, штрафники срубили. Пять пуль из тела извлекли, и все наши — семь шестьдесят два. Теперь опер следствие ведет. Сейчас он у тебя в роте. Так что — жди. Обязательно таскать будут.

— Знаком я с этим опером, — вздохнул Павел, вспоминая давний разговор. — Должок у меня перед ним. Припомнит наверно.

— Мы потому тебя и дожидались. Предупредить хотели.

— Спасибо, мужики.

— Черт меня дернул связаться со штрафным батальоном, — чертыхается в сердцах Заброда. — Я не штрафник По мне за что? Тоже перед родиной виноват?

— Лес рубят — щепки летят, — думая об оперуполномоченном «Смерш», отзывается Павел. Наверняка в особом отделе папка на него заведена. Не одного Туманова в соглядатаи за ним определил. Тот же Шкаленко. Этот мог все, что угодно, на него донести, под любой бумагой подписаться. Интересно, есть потенциальные стукачи среди тех, кто остался в строю? Надо срочно выяснить…

— Нет, в самом деле, мужики! Есть у комбата такое право по всем без разбора из пулеметов лупить? Пуля — дура, она и тех достает, кто честно впереди на смерть идет, — горячился Заброда. — Мы вместе со всеми в бой идем.

— Прав тот, у кого больше прав. В особенности на войне. Здесь все больше по кривой, куда вывезет родимая.

— Если останусь жив под Никольским — подам рапорт о переводе, — сказал Заброда. — На этом моя штрафная эпопея закончится.

Занятый мыслями об оперуполномоченном, Павел не слушал, о чем говорили Упит с Забродой, наскоро попрощался и заторопился к себе в блиндаж.

Имашев, сияя довольством, встретил шутливым докладом:

— Так что, гражданин ротный, приказ выполнен. Все, как у Дуньки.

В блиндаже натоплено, прибрано. На столе керосиновая лампа, да еще и с ажурным стеклом. Такие до войны не в каждом крестьянском доме были. Журналы и газеты аккуратной стопочкой сложены.

— А это еще зачем? — удивился Павел. — В печку все!

— Дык, картинки завлекательные, бякиш-мякиш. А как посмотрите, так на растопку пущу. На неделю хватит.

— Зимовать, что ли, здесь собрался? Завтра батальон на Никольское выступает. Давай-ка мне Махтурова с Огаревым быстро позови. Помозговать требуется.

Дожидаясь взводных, взялся за немецкие журналы. «Картинки завлекательные» поразглядывать. Бумага добротная, мелованная, фотографии цветные, четкие. И всюду, в разных ракурсах и сюжетах — солдаты, солдаты, солдаты «непобедимой» германской армии. В Германии, Польше, Франции, Греции. Тут тебе и танковая атака с пылающими советскими танками, и воздушный бой, где асы Геринга расправляются с нашими «пешками», и широкое луговое поле, устланное телами красноармейцев, по которому шагает цепь немецких автоматчиков с засученными рукавами, и колонна советских военнопленных, понуро бредущих по улице какого-то немецкого местечка.

Павел невольно усмехнулся. Старым багажом живете, господа фрицы. Снимки времен сорок первого, сорок второго годов, и от запечатленных на них побед к сегодняшнему дню только фотопленки и остались. Красная Армия гонит хваленую немецкую машину вспять, она на правом берегу Днепра. А после Сталинграда и Курской дуги тысячные колонны немецких военнопленных ходят по улицам наших городов.

Один журнал привлек особое внимание. На обложке крупным планом сняты изменник Родины и основатель так называемой Русской освободительной армии А. Власов и Адольф Гитлер, вручающий генерал-предателю Железный крест. Павел узнал и пенсне, и узко посаженные глаза, спрятанные за ними.

Это был тот самый генерал-лейтенант Власов, новый командующий Второй Ударной армией, которого он видел на позициях своего батальона в памятном марте сорок второго года под Мясным Бором. Немцы тогда в первый раз замкнули кольцо окружения вокруг армии. Командование фронта предприняло попытку встречными ударами изнутри и снаружи прорвать кольцо окружения.

Роту Колычева сняли с позиций под Спасской Керестью и, посадив на танки Седьмой гвардейской танковой бригады — основной силы прорыва, перебросили под Мясной Бор.

Кольцо окружения было прорвано, но в том бою Павел получил тяжелую контузию и после лечения в госпитале был признан врачебной комиссией годным к дальнейшей службе в действующей армии и отправлен в тыл на доизлечение с условием медицинского переосвидетельствования через шесть месяцев.

Доизлечение закончилось трибуналом и отправкой в штрафной батальон.

Выражение собачьей преданности и лакейской угодливости, запечатленное фотографом на лице изменника, принимавшего награду из рук великого фюрера, вызвало приступ брезгливости и ненависти. Павел зашвырнул журнал в огонь печурки.

Среди немецких попалась и газетенка власовской армии — «Доброволец». Серенькое, невзрачное издание под редакцией бывшего бригадного комиссара Красной Армии Георгия Жиленкова, присвоившего себе генерал-лейтенантское звание в РОА.

Павел попробовал было почитать, но вскоре отказался от своей затеи и отправил газетенку вслед за журналом в огонь. Такого наглого вранья, которое содержалось в передовой статье, перенести был не в состоянии.