Онлайн книга «Нас предала Родина»
|
— Есть! — орут в эфире два голоса. — Алл-ла! На месте колонны пылает зарево. На следующий день информационные агенства передадут: «12 декабря российские войска у поселка Долинский были обстреляны из установки «Град». В результате были убиты 6 и ранены 13 российских военнослужащих. Ответным огнем установка «Град» была уничтожена». Шел второй день войны. — Боря, ты спишь? — Почти. А что? — Опять будешь с телевизором болтать? — Не знаю.… Ты против? — Против. У меня другое предложение… — Ира! — Не нравится? — Да при чем… нравится… еще как! А Славик?.. — Славик спит без задних ног. Боря, милый, мне страшно.… Обними меня! — Ира! Ирочка… Разговор
Никаких разговоров в эту ночь Борис не желал. Снилось сегодня что-то спокойное, приятное, родное, и сон был глубок и спокоен. Видимо, недостаточно. Телевизор влез в сон бесцеремонно, как хозяин. Экран надвинулся, заполняя всю вселенную, посветлел, изображение обрело четкость, и глянули с него на Бориса единственные во всем мире сине-серые глаза. Ирина сидела на знакомой скамейке в сквере Лермонтова, скрытой с трех сторон тенистыми деревьями. Открытое легкое платье, летние босоножки, черные волосы. Все как тогда — сто лет назад. Поднялись густые ресницы, и Борис вздрогнул: столько тоски и боли было в любимых глазах. — Боря, Боренька, — прошептала Ирина, — ты помнишь еще, как хорошо нам было? «Что ты, родная, почему было? — хотел сказать Борис, но не смог: перехватило горло. — Почему «было»? И было, и есть, и будет». Ира приложила палец к губам и одними глазами показала ему — смотри. Борис перевел взгляд: по крыше гостиницы Чайка летела бегущая строка. Что там было написано, разглядеть не удавалось: буквы сменялись слишком быстро, сливаясь в одну светящуюся полосу. Борис опять посмотрел на Иру, та прикрыла глаза, показывая — жди. Наконец, буквы замедлили бег, и стало видно, что никакие это не буквы, а цифры. 1978… 1982… 1987… Еще медленнее. 1989, 1990. И, наконец, совсем медленно выползли ярко красные: 1991, 1992, 1993, 1994… Ира широко распахнула глаза, кивнула Борису — вот! По только что чистому небу поползли тучи, зашумел холодный ветер. Листья на деревьях стремительно пожелтели, пожухли. Ветер подхватил их и помчал куда-то далеко, в багровую темень. Через секунду вокруг качались на ветру только голые, обломанные ветки. «Как же она там, в одном платье?» — подумал Борис. Ира снова показала на бегущую строку, Борис глянул и обомлел: громадные красные буквы ползли медленно, ритмично, складываясь в чеканные строки: Наступает время крыс — Берегись. Окна, двери на засов — Время сов. Время подлых языков И оскаленных клыков. Наступает время «ОХ» Для дурех. Наступает время «УХ» Для старух. Наступает время «АЙ» — Не залай. Наступает время «ЭХ» Воровских хмельных утех. Это время не для всех, Не для всех. Наступает время «Ночь» — Маски прочь. Наступает время «Ой, Что с тобой?» Это время не для всех, Жить в такое время грех. Это время не для нас, Дорогой. [7] Ира перевела взгляд на Бориса и медленно повторила, почти прошептала: — Это время не для нас, дорогой. Ветер усилился, и у Бориса чуть не остановилось сердце: в черном водопаде отчетливо сверкали серебряные пряди. Глава восьмая
До войны еще вечность
— Ира, ты знаешь, что у тебя глаза меняют цвет? — Да ты что? — Точно! То голубые, то серые, а сейчас, в темноте, почти синие. — Ты прямо ведьму описываешь! — Ведьмочку… Борис наклонился, осторожно поцеловал левый глаз — затрепетали, щекоча губы, ресницы. Отстранился, подождал, пока ресницы дрогнули, начали раскрываться, и поцеловал правый глаз — для симметрии. Ира тихонько засмеялась. — Что? — Щекотно. — Да? И мне тоже. Они сидели на скамейке в сквере Лермонтова, почти у самого трамвайного моста. С трех сторон густые кусты, впереди за чугунной оградой плещется Сунжа — очень уютное местечко. Им повезло — только спустились по каменной лестнице и тут же, как по заказу, скамейку освободила подвыпившая компания. — Тебе от чего щекотно? — От ресниц. А тебе? — А мне от губ. Полчаса назад они вышли из кинотеатра «Космос». Смотрели фильм «О, счастливчик». Зал был полон, целоваться неудобно, да и, в конце концов, им же не по 18 лет. Постепенно странный фильм захватил и не отпускал уже до конца, хотя зал быстро опустел на треть — многие уходили. Потом выпили по стакану газировки в автоматах и решили прогуляться. Прогулка закончилась через сто метров, на скамейке. — Тебе фильм понравился? — Понравился. — А что смеешься? — Твоя мама говорит, что мы уже чемпионы мира по просмотру кинофильмов. Где мы еще не были? — Как где? Да полно — «Октябрь», например. Еще в Черноречье какой-то кинотеатр есть. — Нет уж, спасибо! Как-нибудь обойдусь. Боря, а мне кажется, что я твоей маме не нравлюсь. — Глупости! — уверенно заявил Борис. — А вообще, это не важно. Важно, что ты нравишься мне. Мимо прошла очередная парочка, парень завистливо покосился на занятую скамейку. Ира засмеялась: — Завидуют. Уже вторые! — Я сам себе завидую! Борис погладил черные волосы, уткнулся в них носом, замер. — Нравятся? — спросила Ира. — Угу! — промычал Борис. — Они у тебя, как водопад, у меня от них голова кружится. — Как, уже? Наркоман! Я тоже хочу. Чтоб кружилась! Борис, не отрывая руки от черного дурмана, нашел ее губы, осторожно поцеловал. Чуть отстранился и поцеловал снова. Мир послушно остановился. Прохладная ладонь легла ему на затылок, где-то на краю сознания тихо шумела Сунжа, и сладкая судорога заполняла все тело, всю душу. |