Онлайн книга «Степь в крови»
|
Не стуча, Хмельский вошел. Он оказался в квадратной комнате с блекло-желтыми стенами и портретом Маркса над столом секретаря. В углу на табурете сидел матрос, поодаль стояла прислоненная к стене винтовка. Секретарь, юноша с жидкими тонкими усиками и в очках, поднялся навстречу Хмельскому и учтиво приветствовал его: – Присядьте, пожалуйста, я доложу. Лев Давидович дожидается вас. Секретарь исчез за дверью в смежную комнату, но скоро вышел и жестом пригласил Хмельского внутрь. Кабинет был длинный и прямоугольный. Стены украшали охотничьи пейзажи хорошей фламандской школы. В дальнем конце за столом черного дуба сидел глава Реввоенсовета республики Лев Троцкий. Он читал газету. – Садитесь, садитесь, милостивый государь. Без церемоний. Будем запросто. Хмельский повиновался. – Как прикажете понимать ваше поведение? Третий день в городе, а нас все сторонитесь. Руководство страны беспокоится, уж не случилось ли чего? – Троцкий был раздражен и не желал скрывать своих чувств. «И верно, – подумал Хмельский, – теперь я начинаю понимать Янека. Ведь он с этим хамским отребьем уже третий год возится. А они, вместо благодарности, величиной себя возомнили». – Я перед вами, любезнейший Лев Давидович, отчитываться не уполномочен. Отнюдь, имею своей целью отчитать вас! – Вы забываетесь! Вы забываете, в чьих руках находятся документы, так ясно изобличающие вас в пособничестве царской полиции. – Нет, вашу услугу я хорошо помню и храню в своем сердце благодарность. Но если вы вознамеритесь шантажировать меня, то я скорее сам публично откроюсь перед товарищами, нежели позволю вам… – Довольно. Вы правы, – Троцкий понял, что позволил себе лишнее, и в мгновение переменился. – Простите. Весь на нервах, кругом все чего-то просят, требуют, а я один. И вот стал терять самообладание и срываться на людях. Еще раз прошу простить меня и предлагаю начать наш разговор сначала. – Охотно. – Тогда сидите, а я распоряжусь насчет чая. – Если можно, с ромом. – О! Вы приобрели привычки европейских аристократов? Уж не измените ли идеалам пролетарской революции? – Право, будто я говорю с аскетом! Оба улыбнулись. Троцкий позвонил и приказал вошедшему секретарю принести чай, ром и пирожные. – Что интересного расскажете? – спросил Троцкий, после того как секретарь вышел. – Увы, меня не уполномочили откровенничать, но кое-что… кое-какие соображения, – поправился Хмельский, – высказать можно. – Так. Очень интересно! – Троцкий закинул ногу на ногу и откинулся на спинку стула. – Для переговоров о заключении нового соглашения между вами и орденом в свое время прибудет другой человек. Я, собственно, в Петрограде по нашим внутренним делам. – Виделись с Аваддоном? – Буквально час назад. Оттого и не заходил, что не располагал информацией. И не зря. Аваддон поведал мне много занимательных вещей, – Хмельский оживился и возвысил голос. – Говорят, будто ваше положение против Деникина стало совсем худо. – Ну, это преувеличение. Со дня на день начнется контрнаступление. Мы подготовили значительные силы и рассчитываем на успех. – Что ж, отрадно видеть ваш оптимизм. Но по-моему, по-моему, – подчеркнул Хмельский, – ваша идея с наступлением 8-й армии не совсем удачна. А вдруг, представьте, ее заманят вглубь, окружат, уничтожат, и что после? Ведь на всем пространстве от Воронежа до Москвы вы и полка не соберете! Так-то. Троцкий поглаживал бороду и сосредоточенно слушал Хмельского. – Восьмую армию еще нужно уничтожить, это боеспособное соединение, – внушительно возразил он. – Так-то оно так, конечно, но уверены ли вы, что все там на чистую руку? Что-то наш общий друг Аваддон зачастил в Воронеж, живет там подолгу, не к добру это. А ведь армией командуют люди, всего лишь обыкновенные люди, пусть и бывшие царские офицеры, – Хмельский отпил чаю и с блаженной улыбкой замолчал. – Не думал я, что Аваддон пойдет против нас с вами. – Против вас, – Хмельский назидательно возвысил голос. – Нас он полностью устраивает, и его положение, его привилегии должны оставаться прежними. – Это само собой разумеется… – Утомили вы его, да и вообще многих утомили. Спесивы больно, горды, старых друзей забываете, – Хмельский говорил радушно. – Добрее нужно быть, отзывчивее. Троцкий подался вперед и, взявшись рукой за край стола, в упор заглянул в бегающие глаза Хмельского. – Сдали вы нас уже? Променяли? – Коли сдали б, так не сиживали бы здесь. Хотя сомнения есть. – Ясно, – Троцкий встал и, обойдя стол, остановился за спиной Хмельского. – Что до Воронежа и 8-й армии, то наступление отменять поздно, а к Москве я подтяну резервы с Восточного фронта. Неделя у нас есть? – Больше. – Тогда успеем. И передайте, что на переговорах мы склонны искать компромисс. – Вот и отлично. Хмельский поднялся, заключил Троцкого с объятия и, сопровождаемый добрыми напутствиями, вышел. Его миссия в России была выполнена. Можно было со спокойной душой ехать в Европу и хоть на время забыть об этой грязной и несуразной стране. Распрощавшись с Хмельским, Троцкий вызвал в кабинет секретаря. – Кто у нас в Воронеже? – В Воронеже штаб 8-й армии, капитан Самсонов… – секретарь знал Троцкого в гневе и отвечал дрожащим голосом. – Нет, кто возглавляет ЧК? – А, это к Дзержинскому нужно… – Без него обойдемся. Узнай, кто, и дай на его имя следующую телеграмму: «Немедленно и предельно обстоятельно проверить весь командный состав 8-й армии на предмет верности советской власти и возможных изменнических сношений с командованием белых. О результатах проверки доложить в течение 24 часов. Председатель Реввоенсовета Лев Троцкий». Секретарь что-то черкнул в блокноте и козырнул. – Будет исполнено! – Дальше. Распорядись снять конницу Буденного с наступления на Царицын и незамедлительно перебросить ее к северо-востоку от Воронежа. – Но тогда наступление на Царицын будет провалено… – Снявши голову, по волосам не плачут. Других резервов нет, а защитить Москву нужно. – Положение так тяжело? – Видимо, да. Ожидается решительное наступление белых на Москву. После разговора с Хмельским Троцкий остался задумчив и подавлен. Его тяготило общение с Аваддоном, Хмельским и другими членами ордена. Лев Давидович мало интересовался проблемами потустороннего бытия, загробного мира и прочих мистических шалостей этих серьезных людей. Ему была чужда их напускная таинственность, на поверку оказывавшаяся прикрытием малочисленности и зависимости от объективных обстоятельств. |