Онлайн книга «Зяблики в латах»
|
«Не солдат, кажется… Мужик…» — подумал я, встал на какой-то ящик, нащупал в темноте шлею и вышел во двор. — На! Неси моим хлопцам!.. — И, бросив шлею хозяйке на руки, я пошел к халупе подпоручика Морозова. * * * — А что, он лучше других трусов?.. Кто — где, а они всегда на задворках расходятся… Там, где не стреляют… Выйдя во двор, подпоручик Морозов взглянул на черное небо. — Снег будет!.. — сказал я. — Или дождь даже… Подпоручик Морозов молчал, сдвигая на брови взлохмаченную папаху. — А за что? Знаешь, за что?.. За кожаную куртку! Нет, надо пойти к ротному. Хотя и тот с изъяном, но все же, когда нужно, сволочей натягивает. Под ногами бежала вода. Какие-то редкие капли капали и на фуражку. — Поручик Величко на девчат заглядывал… — спеша и сбиваясь, рассказывал мне подпоручик Морозов. — Зотов песню тянул: «Пускай моги-ла…» Вдруг Карнаоппулло как сорвется с саней со своих, да закричит как: «Комиссар!» — да на всю улицу. Кинулся. Что за черт?.. Кого?.. Ждем… Ты как раз с пулеметами проходил. Неужели не заметил?.. Ничего?.. Ну так вот… Ведет, наконец. Парень как парень. Очевидно, когда-то в инженерных служил. Куртка на нем кожаная. Капитан, кто это?.. А Карнаоппулло на него, знаешь, — бочком так. Петушком, петушком!.. Сопит, хрипит. Мать, и опять мать!.. Разошелся: «Куртка? — кричит. — Свои, думал? Выбежал? Встреча-ать?..» — и в зубы ему — бац! — наганом… — Ну а ротный? — Ротный?.. Тот как раз в трансе находился. Лежит, глаза блуждают… Сам с непривычки ерунду всякую мелет: «Россия! Да раскрой ее до сознания национального!» Да птицы какие-то… «Орлы! Чайки!» Я удивленно посмотрел на Морозова. — Птицы? — Господи ты, боже ты мой! Да неужели не знаешь? И этого? Ну да, кокаинится ведь!.. Все последнее время… С неудач… Мимо нас, хлюпая о сапоги мокрыми шинелями, прошло несколько команд, штыков по десять. — Нартов, куда? — крикнул я, узнав в темноте высокую, худую фигуру. — По дворам, господин поручик. Сани сгонять. Завтра, бог даст, панами двинемся!.. Ого-го! Айда-а! Где-то очень далеко залаяла собака. Ей ответила другая, уже ближе к нам. — Жаль! — сказал Морозов, останавливаясь. — Завтра придется… Спит уже!.. В халупе ротного было темно. * * * — Ну, покойной ночи… — Мне показалось, подпоручик Морозов уныло улыбнулся. — Покойной… с поправкой: на время, конечно. В халупе у моих пулеметчиков все еще горел свет. От освещенного окна темнота на улице казалась еще темнее. Я отыскал протянутую руку и крепко ее пожал. Но вдруг подпоручик Морозов насторожился и, освободив руку, сделал несколько шагов к забору: — Кто там? Под забором, пытаясь скрыться от наших глаз, кто-то стоял. — Кто там? Эй! — вновь крикнул подпоручик Морозов, быстро зажигая карманный электрический фонарик. — Что за пропасть! — Фу, черт! Я сплюнул, вновь застегивая кобуру нагана. Под забором стояла женщина, маленькая и такая худая, что в первый момент показалась мне девочкой. Кутаясь в платок, она смотрела на нас большими испуганными глазами. — Слушайте… — В чем дело? Мы подошли. Но женщина, скользнув глазами по нашим погонам, вдруг испуганно метнулась в сторону и, взмахнув платком, быстро пропала в темноте. …Щупая густой мрак, луч фонаря наткнулся на забор. С забора скользнул вверх, в пустоту, но пустоты пронзить не мог. — Покойной ночи! — До завтра… Я вошел на двор. На посту, возле сарая, стоял Ленц. — У нас на дворе стоит часовой. Дневальных сегодня не нужно, — сказал я, стягивая с плеч шинель. Ефрейтор Лехин задул свечу. Проснулись мы от громкого крика. Быстро вскочив, я подбежал к окну. Было уже светло. По двору, ветряком размахивая руками, метался штабс-капитан Карнаоппулло. Папаха его съехала на затылок. — Под суд! Под суд тебя, негодяй! — кричал он. — К командиру полка!.. Что мне ротный!.. К командиру полка!.. Я распахнул окно. — Капитан!.. В чем дело, капитан?.. — Да я тебя!.. Отстаньте, поручик!.. Да я таких… Да я-а-а расстре-е-е… Стой! Из открытых дверей сарая выбежал Нартов. Штабс-капитан Карнаоппулло бросился за ним, поймал, схватил за ворот шинели, но Нартов вырвался и скрылся на улице. — Что у них случилось? — спросил я Лехина, без шинели, в одних сапогах поверх бурых кальсон, вернувшегося в хату. За Лехиным шла хозяйка. — Окно зачините. Зябко!.. В люльке надрывался ребенок. — Едри его корень! Ну и дела, господин поручик! Лехин сел на лавку. — Уж я по порядку. Повремените!.. Под утром еще, значит, — начал он наконец, растягивая каждое слово, — когда еще только светать зачинало… Опять заскрипели ворота. Штабс-капитан бежал уже вдоль улицы. Шашка хлестала его по сапогам. Маленький, усастый, со свирепыми, круглыми глазами, он был похож на «турка», как рисовались они на карикатурах «Огонька» и «Панорамы». — Ну?.. Да рассказывай, Лехин! Вот что рассказал мне ефрейтор Лехин… Под утро, когда штабс-капитан Карнаоппулло пришел к нам во двор, чтоб проверить пост при арестованном, — а может… — в этом месте рассказа Лехин задрал голову вверх и щелкнул себя по затылку, — а может… вы понимаете, господин поручик?.. — ни арестованного, ни часового Ленца во дворе не оказалось! Хозяйка, вышедшая накормить скотину, злыми глазами взглянула на штабс-капитана, боясь, очевидно, за свои погреба и кладовые. Как раз в это время во двор — оправиться — вышел и ефрейтор Лехин. «Лехин, что такое? Где часовой?» «Ах, солдатика ищете? — подошла к штабс-капитану хозяйка. — Солдатик ваш, да с Петром, тем, что в сарае сидел, ушли куда-то…» «Куда?» «А я знаю? К большакам, — что ли!..» — У господина капитана, — рассказывал Лехин, — споначала и голос даже сорвался, а баба, ядри ее корень, не унимается, — ей бы только язык чесать; рада небось — клетушки в сохранности….. «И чудно ж, говорит, разъяснялись!.. Солдатик-то ваш не русский, видно… Татарин аль немец. Не разобрала, чего лопотал-то… А ушли вместе, как же, и Евзопия с ними…» Тут господин капитан на нее, да вплотную: «Какая Евзопия?» — и бабу за руку, значит. А та: «Говорю — не хватайся! Не ухват тебе буду!.. Которая, говорит, под воротами стояла. Жена Петрова, говорит. Ахтырская. Год назад по-большевистски венчаны…» — Вот оно, господин поручик, происшествие какое! — окончил Лехин. Сиганули. А Нартов, с напугу, и объясниться не мог. А неповинен он. Всю ночь до утра самого сани сгонял. Весь взвод в расходе находился, — вот Ленц и стоял на посту. Ему где было, немцу, с мужиками ругаться. |