Онлайн книга «Зяблики в латах»
|
— Осторожно, рельсы! — сказал первый солдат. — Вижу, — сказал второй. — Эх, и ночь же!.. И вот красные шарики куда-то укатились — вдруг, внезапно, точно стрелки, сбежавшие под гору. Над глазами закачался желтый круг. «Лампочка…» — подумал я и почувствовал — вдруг, сразу: больше не качаюсь… Меня положили на пол. — Никаких летучек нет! — сказал первый солдат. «Ефрейтор Филимонов говорит», — узнал я голос вестового штабс-капитана Мещерского. — Ну да ладно! — сказал второй. — Пусть полежит, Идем! «Филимонов! Эй, Филимонов!» — хотел крикнуть я, сразу поняв: меня бросают… здесь я умру!.. — но ни крикнуть, ни сказать, даже шепотом: «Филимонов, эй, Филимонов!» — я не смог… Только поднял голову. Две солдатских спины уходили за дверь. За дверью качалась ночь. В ночи качались звезды. — Эй, Филимонов! — крикнул я наконец и сразу же лишился сил. Голова ударилась о пол. Желтый кружок над дверью — красными, двойными, тройными кругами — вниз, кверху — во все стороны расползся по темноте… …Потом принесли поручика Бобрика. Положили рядом со мной. Говорить я не мог, не мог также и приподняться. Но видел, кажется, все и уже все ясно и отчетливо понимал. Солдаты ушли. По стенам ползла ночь. Мне казалось, тени скребут известь стен, и известь осыпается. «Надо встать!.. — решил я. — Надо ползти к своим… в теплушку…» Уперся о ладони. Но ладони поскользнулись, разъехались. Я стал падать — ниже… ниже… ниже… Когда я вновь открыл глаза, в зал, крадучись и озираясь на дверь, вошел Филимонов. Над поручиком Бобриком он наклонился. — Не умер, но все одно помирает! — сказал он кому-то и взял поручика за ногу. На мне были сапоги дырявые, и воровать их не стоило. * * * …- Мама, ты знаешь?.. Мама, не я, другой это!.. Не нужно, пройдем мимо!.. — И вдруг, громко: — От-де-ле-ние!.. — так бредил поручик Бобрик. «Встану!.. Нет, нужно встать!..» — думал я, подползая к стене. Поднял руки… Стена возле меня грузно качалась. Молодой рыжеусый поручик вертел в руках корниловскую фуражку. Волновался. — Извольте воевать с большевиками, когда чуть ли не в каждом нашем солдате сидит большевик! Я удивленно взглянул на поручика. — В корниловце? — Ну да, в корниловце! Двух часовых приставили. К машинисту. Двух. А они оба — и у всех под носом — с машинистом вместе как в воду канули! …Рыжеусый поручик уже раз десять приоткрывал дверь теплушки. — А ну, что слышно?.. Сквозь щель дверей дул ветер. Язычок свечи на полу пригибался и бился, как в поле флажок линейного. Солдаты, раскинув руки, тяжело и хрипло дышали. — А ну, что слышно?.. Но в темноте, за дверью теплушки, слышно ничего не было. …Когда часа полтора тому назад мне удалось, наконец, подняться и выйти на перрон, эшелон корниловцев все еще готовился к отбытию. «Славянск» — прочел я над станцией и, медленно спустившись на пути, пошел, качаясь, к эшелону. Но нашей теплушки в составе эшелона уже не было. Я просунул голову в дверь ближайшего вагона. — Скажите, здесь дроздовцы были… с пулеметами?.. Рыжеусый поручик, гревший руки над круглой печуркой, небрежно мне козырнул. — Были, но остались в Лимане… С волами, кажется?.. — И с волами… Да… А зачем остались? Послушайте? Рыжеусый поручик развел руками: — А я знаю? — Потом наклонился ко мне. Взглянул в самое лицо. Э-э-э!.. Да вы больны, поручик? — Я залезу к вам… Можно? — Залезайте!.. …«Все равно! — решил я. — Пусть давятся!» В углу теплушки не дуло. Мне было тепло. Вылезать из-под шинели не хотелось. «Все равно… Черт с ним!.. И с наганом… И с Мещерским… И с Филимоновым…» На мне не было ни пояса, ни нагана. * * * — Черт дери! Извольте воевать с большевиками, когда в каждом… Рыжеусый поручик сидел на «Максимке». В ногах у него уже догорела свеча. Солдаты все еще спали. Но вот пламя свечи упало набок и тревожно забилось. На уровне пола, в дверях, вдруг с вихрем распахнувшихся, выросла чья-то голова в густой папахе из заячьего меха. — Здравия желаю, господин полковник! — Слушайте! Очевидно, полковник встал на носки, — голова его поднялась над уровнем пола. — Вы студент? Привстал и рыжеусый поручик. — Так точно! — Путеец? — Так точно! — Практикантом ездили? — Раза три приходилось! — Отлично! Отправляйтесь немедленно к командиру полка и заявитесь. — Но, господин полковник, я давно уж… Но заячья папаха полковника уже качнулась за дверью. — Не можем стоять, поручик! Промедление смерти подобно! Как-нибудь, а ехать нужно! — из темноты прогудел его голос. — Значит, вы едете? — Едем. — Прощайте! Я должен поджидать своих! И, все еще шатаясь, я медленно пошел к вокзалу. Над вокзалом тянулась узкая полоска зимней зари. Последний путь, по счету четвертый, находился далеко от вокзала. Утро долго не прояснялось, и корниловцы, бродившие около эшелона, казались мне серыми пятнами. Вдоль вагонов, по песку, присыпанному мелким снегом, текло утро. Оно переползало через пустые поезда, угрюмо стоявшие на первом, втором и третьем путях; в желтых снежных полях за путями расползалось, сгребая тени из-под круглых, как курганы, сугробов. Низко в небе, цепляясь за голые ветви лип возле станции, висели рыжие тучи. На платформах было пусто. Около дверей валялась брошенная шинель. В зале 3-го класса, обвешанном плакатами ОСВАГа, лежали солдаты. Над дверью качалась электрическая лампочка. Лампочка горела, но уже не светила. Среди тифозных, ближайшим к дверям, лежал поручик Бобрик. Поручик Бобрик все еще бредил. …Уже не серое — желтое ползло над шинелью в дверях утро. Пробежавший ветер открыл дверь. Побежал вдоль платформы. За платформой стояли поезда. Паровоз корниловского эшелона уже дымил, и уже не бродили — бегали возле красных теплушек солдаты. И вот через шинель в дверях — утру навстречу — пополз на платформу поручик Бобрик. …Пути и еще пути. Очевидно, поручик Бобрик не видел поезда, около которого суетились корниловцы. Поручик Бобрик, очевидно, ничего не видел: ему на самые брови сполз козырек бело-черной фуражки. |