Книга Сотрудник гестапо, страница 53 – Генрих Гофман

— Хорошая девчонка. И товарищ настоящий.

— А ты давно ее знаешь? — спросил Дубровский.

— Почти полгода уже.

— А Валентину?

— И Валентину тоже. Они вместе дружат.

— Валентина тебе нравится?

— Она хорошая. Правда, несмышленая еще, все стесняется. А с Ленкой мы как муж и жена живем, — доверительно сказал Козюков. — Только расписываться пока не торопимся.

— Почему так?

Иван замялся, но потом ответил уклончиво:

— Немецкие документы, они ведь сейчас хороши. А расписываться на всю жизнь надо.

— Что ж, логично.

Теперь Иван Козюков показался Дубровскому не таким уж простым и бесхитростным парнем, каким казался всего минуту назад. Они условились встретиться завтра вечером. Леонид пообещал раздобыть бутылку вина, а Иван заверил, что принесет свежий хлеб.

И действительно, когда они увиделись на другой день, у Ивана как-то неестественно оттопыривалась куртка. Со стороны могло показаться, что у этого молодого парня уже обозначился живот.

— Что это с тобой? — удивился Дубровский.

— Целая буханка, — лукаво проговорил Козюков. — На, потрогай, тепленькая еще.

Только теперь Дубровский уловил аромат свежевыпеченного хлеба.

— Молодец! Слово держать умеешь, — сказал он. — И я не подвел. Целую бутылку французского вина выменял у чеха на сигареты.

— Вот Ленка обрадуется! Настоящий пир в её день рождения устроим. Наверно, и девчонки что-нибудь приготовили.

Небольшой квадратный стол выглядел празднично. Кроме бутылки вина и целой горки тоненьких ломтиков белого хлеба на столе на глубокой тарелке дымилась молодая картошка, присыпанная укропом; одна-единственная селедка, разделанная на маленькие дольки, отливала синевой на фоне белых кружочков лука. Яблоки и сливы лежали на небольшом хромированном подносе. А букет ярко-красных и бордовых георгинов торчал из обыкновенного трехлитрового бидона, возвышаясь над всем столом.

Елена и Валентина, радостные и возбужденные, пригласили парней к столу и, пока те усаживались на табуретки, исподволь наблюдали, какое впечатление производит на них приготовленный стол. Перехватив пытливый взгляд Валентины, Дубровский всплеснул руками:

— Ба-а, да здесь барский стол! По нынешним временам и у немцев не часто такое бывает.

— Какой же барский, когда масла к картошке достать не смогли, — смущенно проговорила Елена.

— Была бы соль, а масло не обязательно. И так все съедим, — успокоил ее Дубровский.

Он взял бутылку вина и, так как штопора у девушек не было, вогнал пробку в бутылку обыкновенным карандашом. Потом разлил розовый прозрачный напиток в граненые стаканы и взяв свой в правую руку, встал.

— Милая Леночка, — сказал он с расстановкой, как бы взвешивая каждое слово, — сегодня, в этот радостный для тебя и для нас день, еще грохочут пушки, льется людская кровь, пылают города и села. Желая тебе здоровья и многих лет жизни, мне хочется пожелать еще, чтобы к следующему дню твоего рождения, когда тебе исполнится двадцать один, без перебора, — улыбнулся Дубровский, — закончилась эта стрельба, чтобы только трели жаворонков да соловьиное пение тревожили твой слух. Желаю тебе много счастья… — Дубровский запнулся, посмотрел на Ивана Козюкова и повторил: — Желаю вам большого, настоящего счастья.

Поняв намек, Елена смутилась, потупила взор, на ее щеках заиграл румянец. А непонятливая Валентина перебила Дубровского:

— Так хорошо говорили — и вдруг на «вы» перешли. Мы же теперь друзья. Давайте друг к другу на «ты» обращаться.

— Предложение принимается! — воскликнул Дубровский. — За твое счастье, Леночка!

Он чокнулся с каждым и залпом осушил стакан. Валентина поперхнулась. Поставив стакан, она прокашлялась и сказала:

— Какое горькое. И как его только люди пьют? Все рассмеялись.

Выяснилось, что она впервые в жизни попробовала вино.

— Ничего, еще научишься, — успокоил ее Дубровский. — Я тоже поперхнулся, когда первый раз пил.

— А сколько вам было? — спросила Валентина.

— Почему «вам», а не «тебе»? Сама же на «ты» предлагала.

— Ну, ладно. Тебе сколько было лет?

— Случилось это на выпускном вечере, когда десятилетку закончил. И было мне тогда семнадцать лет.

— А сейчас сколько? — не унималась Валентина.

— Теперь уже двадцать три. Видишь, какой я взрослый.

— А когда у тебя день рождения?

— Двадцать третьего февраля. В День Красной Армии я родился, — соврал Дубровский.

— А к тому времени война кончится?

— Думаю, что нет.

— Говорят, немцы к наступлению готовятся.

— Но Красная Армия, наверно, тоже готовится.

Над столом повисла тишина. Каждый думал о чем-то своем. Леонид взял бутылку и молча разлил вино по стаканам. Иван Козюков первым нарушил тишину:

— Сегодня у Лены день рождения. Пусть она скажет, о чем сейчас мечтает. Мы все выпьем за это, и я уверен, что ее мечта сбудется.

— Я хочу, чтобы наши скорее вернулись в Донбасс… — робко сказала Лена.

— И я тоже с удовольствием пью за это, — перебил ее Козюков. — Молодец, Леночка!

Леонид был рад этому тосту, но не выдал своих чувств.

— Леонид, а ты тогда с немцами уйдешь? — настороженно спросила Валентина.

— Поживем — увидим, — ответил он и ободряюще подмигнул ей. — Главное — друг за друга держаться. Помогать во всем.

— Это верно, — поддержал его Иван Козюков.

Часам к десяти «пир» был закончен. Девчата убрали со стола. Лишь большой букет георгинов в бидоне остался на прежнем месте. Уже прощаясь, девушки и Козюков почувствовали, что какая-то невидимая нить связывает их теперь с Леонидом Дубровским. Расстались они друзьями. Иван решил переночевать у Елены, а Леонид отправился домой один, предварительно договорившись со всеми о завтрашней встрече в парке.

На пороге здания ГФП он повстречал Георга Вебера. Было еще не так поздно. Вебер вышел подышать свежим воздухом.

— А-а, дружище! — воскликнул он, увидев Дубровского. — Рад обрадовать. Тебе есть письмо из Малоивановки. Не знал, что у тебя там родственники.

Дубровский насторожился, но тут же овладел собой и сказал спокойно:

— Это не родственники. Просто хорошие знакомые. Познакомились случайно на дорогах войны, вот и переписываемся. А где письмо?

— В канцелярии. Утром возьмешь.

— А сейчас нельзя?

— Если угостишь сигаретой, можно и сейчас.

— С удовольствием! — Дубровский вытащил из кармана пачку сигарет и протянул ее Георгу Веберу. — На, возьми все. У меня еще есть.