Онлайн книга «Вьетнамский кошмар»
|
Я рассмеялся ей в лицо. Сказал, что ей нужен хороший электроинструмент. Вибратор. Я сказал, что она меня больше не возбуждает, что все годы, проведённые вместе, она разбивала мои надежды, что я не забыл, как мне приходилось страдать от боли в яйцах после свидания с ней и как я дрочил под одеялом для облегчения, чтобы можно было стоять и ходить прямо, по-человечески, а не как горбатый бабуин. Это расплата, детка, и пусть это всего лишь сон! * * * Потом я подумал о коровище в 200 фунтов, с которой я валандался в отпуске и от которой несло, как от потного старого носка. — Ты не самый клёвый любовник, — сказала она мне. — Я скажу тебе кое-что, Большая Берта. Ты такая толстая, что я не могу найти твою манду. Трахаться в дырку в каком-нибудь заборе — и то было б лучше. И если я когда-нибудь ещё вставлю свой член в твою щель, то привяжу к своей жопе бревно, чтобы, а-а-а, не бери в голову… — Но ты почти заставил меня кончить. — Хм, спасибо. Я запомню. Это всегда будет при мне. Я скатаю память о тебе в горошину и положу в своё сердце, и она будет со мной повсюду. Так что вали по своим делам, Большая Берта… Чего я всегда путаюсь с такими девками? Так вот обстояли дела дома. Идёшь в бар, пьёшь пиво, кидаешь монетки в музыкальный автомат и слушаешь песенки «бедный я, несчастный», и к тебе клеятся какая-нибудь уродины; чуть погодя они уже кажутся краше, а к самому закрытию, когда глаза собираются в кучку и ты пускаешь пузыри от выпитого, они все — красавицы со страниц «Плейбоя»… Блядские игрища. В мире секса паучихи — «чёрные вдовы» — пожирают своих самцов. Пчелиные матки кромсают своих любовников-трутней. Самка богомола откусывает голову своему старику после того, как он её отдерёт. А человеческим сучкам нравится, когда озабоченные мерины в штанах без счёта попадают в их ароматные силки, и тогда они сами предлагают в обмен свои надушенные мерлушки… — Никаких амуров сегодня, Фред, пока ты не пострижёшь траву и не высадишь тюльпаны. — Гррр, мне не хочется… — Очень жаль, дорогой. Тогда, значит, ты вытянул несчастливый билет. — Это нечестно, Тельма. — Нечестно? Иди дрочи, накачивай свою колбасу. Подумаешь! * * * Как-то вечером, через несколько дней после возвращения с Нагорья, мы с Билли Бауэрсом собрались прошвырнуться за ворота. Мы накурились «камбоджийской травки», на небе светила луна, круглая и толстая, и нам показалось, что опять настала пора охоты на тёток, чтоб сотворить им какую-нибудь пакость вместо любви… Другая луна, другая тётка. — Скажи, Билли, мой мальчик, хорош ли ты в постели? — Кончно, джи-ай. Такая мелочь: да я расшевелю любую бабу. — И тебе нравятся тугие письки? — Ну, всё зависит от ситуации… — Я знаю здесь поблизости одну горячую куколку, у которой дырочка не больше вишенки. Любишь целок? — О да, обожаю. — А, может, тебе нравятся широкие мандищи, чтоб яйца в них болтались, как пара галош? Билли, я знаю бабу с такой огромной дыркой, что сунь туда голову, спой йодль — и услышишь эхо. Знаю, тебе нравится минет, друг, так вот есть ещё одна камбоджийская цыпка, которая так заглотит твоего петушка, что шерсть на жопе дыбом встанет, — вот уж точно, бля! Губастую малышку на твою шишку — что ты об этом скажешь, Билли? — Ну, ёптать, звучит заманчиво… — Или ты, кореш, космический исследователь? И тебе нравится жрать их сырыми, как гребешков и устриц? Так есть же у меня толстуха! Её манда на вкус такая сладкая, как мамкин персиковый морс, ей-богу, не брехня… — О, ты мне нравишься, джи-ай! Мы брели от борделя к борделю, требовали показать «товар» лицом, и девки не отказывали. Ведь раздевающие взгляды и изучающие шлепки — это часть игры. Одним задирали блузки и щупали грудь, другим снимали трусы, пока не надоело. — Может, ты хочешь трахнуться вон с той шмарой, Билли? Бьюсь об заклад, ей нравится сосать большие члены, взгляни-ка на её губы… — Да у неё триппер, по глазам видать, — хмыкает Бауэрс. — Чудный диагноз ты ей поставил, Билли. Зря ты не врач. — М-да…слишком узкая, солнышко, ты не сможешь принять американца, — говорит Бауэрс, сунув средний палец в манду чувихи, словно какой-нибудь бригадный генерал, проверяющий во время полного смотра ствол винтовки на предмет грязи. — Откуда ты, прелесть моя? Из Дананга? Никогда не слыхал о таком. — У тебя на лобке мало растительности, красотка, извини, но ты там лысая, как бильярдный шар. А я люблю мохнашек. Наверное, тебе следует записаться в клуб волосатых… — Милое личико, а вот сиськи слишком маленькие. Си-си, да, си-си маленькие! Как мне с ними забавляться восемь часов? Мы смотрели на девок с «улицы 100 пиастров» как на безликие приёмники семени, существовавшие только для снятия полового напряжения. Это не имело ничего общего с сексом. Это было больше сродни страху, власти, принуждению и опасности. Наконец, нам понравились две девчонки, и мы сторговались с мамасан, которая могла быть такой же упёртой, как какой-нибудь косноязычный председатель совета директоров на родине. Ещё одна девка, ещё один скальп… Да, мы достаточно накачали этих сучек семенем, чтоб сотворить ещё один Вьетнам. Чёрт бы их побрал! Я спросил имя у молоденькой девчонки, за которую заплатил. — Ко Май, — сказала она. — Сколько тебе лет, Ко Май? — Я шестнадцать… Я наблюдал, как она разделась, прыгнула в постель и, приглашая, широко раскинула ноги, словно двери салуна. — Хочешь трахнуть меня? — спросила она. — Да, да, подожди минутку, дорогая… Вдруг меня захлестнула ненависть к ней. И к себе — за то, что я собирался сделать. Девчонка покачала грудями — «поймай маня и трахни» — потом хлопнула себя по животу, груди её выпятились, и она спросила, не желаю ли я взять её сзади, как азиатский медведь. — Не сейчас, крошка. Просто перевернись и дай мне посмотреть на тебя. Она перевернулась. — Господи, да это стрёмная сука, — крикнул я в соседнюю комнатушку. — Хорошие сиськи, без всякого сомнения, славная маленькая попка, но у неё вагинальные выделения с запахом. О Боже, её киска воняет, как мешок, полный дохлых скунсов! — Во Вьетнаме всё дурно пахнет, Брэд… — Да, ты прав. Я покажу этой шлюшке вот этой елдой, что значит презрение. И я вставил ей по-миссионерски, без прелюдий. |