Книга Брат по крови, страница 30 – Алексей Воронков

Она вдруг запела хорошим негромким голосом:

«Понимаешь, это странно, очень странно, Но такой уж я законченный чудак. Я гоняюсь за туманом, за туманом, И с собою мне не справиться никак…»

Я улыбнулся.

— Это песня моего поколения. Откуда вы ее знаете? — спросил я Илону.

— Папа с мамой пели, — отвечает она. — Они у меня были законченными романтиками. Когда они меня родили, они оставили родную Кострому и уехали строить БАМ.

— Так вы дитя БАМа? А я-то думаю, откуда у вас эта новая романтика?..

— Вы что имеете в виду? — спросила она.

— Ну, если раньше самые отчаянные головы на БАМ ехали, то теперь стремятся на войну. Вот это, на мой взгляд, и есть «новая романтика», — говорю я ей. — Кстати, что вас-то привело в Чечню?

Слово «вы» начинало звучать в моей речи, как инородное тело. По правде сказать, я давно уже хотел предложить ей перейти на «ты», но что-то мне не давало это сделать. Наверное, я подспудно чувствовал, что между нами лежит непреодолимая китайская стена — ведь я был намного старше ее. Хотя, быть может, все дело было в том, что я давно уже не имел опыта общения с молодыми девушками. А мне так хотелось, чтобы этот вечер стал началом каких-то иных отношений между нами, которые называются больше чем дружеские. Иного случая, думал я, может уже не представиться.

— Просто поехала, и все, — сказала она.

— Так не бывает, — усмехнулся я и вдруг понял, что во мне зреет огромное желание обнять ее и поцеловать. Я чувствовал ее плечо, я чувствовал ее дыхание, я наслаждался ее голосом.

— Ну к чему сейчас говорить о серьезном? — Она повернула ко мне свое лицо и посмотрела мне в глаза. Я понял, что она тоже дорожит каждой минутой.

— Да-да, — киваю я в знак согласия. — Я забыл, что это не политзанятия.

Она засмеялась, и в это время я почувствовал, как некая еле уловимая дрожь прошла через все ее тело.

— Может, возьмем бутылочку? — спросил я ее.

Она кивнула. Мы зашли в ночной ларек и купили бутылку «Токайского». Я сказал, что это хорошее вино и что это я запомнил со студенческих пор. На закуску мы взяли плитку шоколада. Потом мы зашли в какой-то сквер, где было много деревьев, запутанных в собственных тенях. Мы сели на скамейку. Я по привычке протолкнул большим пальцем пробку в бутылку.

— А из чего же мы будем пить? — спохватилась она.

Я пожал плечами.

— В студенчестве мы пили прямо из горлышка, — сказал я. — Вы когда-нибудь так пробовали?

Она кивнула и улыбнулась. Мне показалось, что ее глаза светились каким-то призрачным счастьем.

— Из горлышка или мне бежать в ларек за бумажными стаканами? — спросил я ее.

— Из горлышка, — сказала она.

Я протянул ей бутылку. Она сделала несколько глотков. Я развернул шоколадную плитку, отломил от нее кусочек и протянул его Илоне. Потом взял бутылку из ее рук и тоже сделал несколько глотков. Теперь уже она протягивала мне кусочек шоколада. Я отвел ее руку. Не надо, мол, зачем перебивать прекрасный вкус вина.

Потом мы снова пили, и я чувствовал, как она пьянеет.

— Я уже совсем пьяная, — сказала она. — Совсем-совсем…

Я поцеловал ее в губы. Если бы она не сказала, что она пьяна, я бы, наверное, не осмелился этого сделать. А здесь я осмелел.

— Вы меня поцеловали, — сказала она.

— Да, поцеловал, — глубоко вздохнув, чтобы унять дрожь в теле, тихо ответил я.

— Вам было приятно? — спросила она.

— Да, приятно. А вам… Вам не приятно?

Она опустила голову.

— Я люблю целоваться, — сказала она.

Мне показалось, что я начинаю ревновать ее.

— И часто вам приходится целоваться? — спросил я.

— Нет. Последний раз я целовалась два года назад.

— Правда?

— Правда. А вы? — спросила она.

Я усмехнулся. Я понимал, что я теряю голову, что я начинаю говорить на странном языке, на котором уже не говорил тысячу лет — с тех самых пор, когда я был студентом. Потом у меня появилась семья, меня затянула служба, и если мне когда и приходилось иметь дело с чужими женщинами, то о поцелуях и прочих атрибутах юношеского флирта вспоминать уже не приходилось. Ведь у военных, известное дело, как все это бывает: снял сапоги, сделал свое дело — и бегом в казарму.

— Ну же, вы не ответили мне?.. — произнесла она.

— Что я вам не ответил? — не понял я. — Ах да… — вспомнил я, о чем мы вели речь. — Илона, понимаешь, я настолько стар, что уже и не помню, когда в последний раз…

Она не дала мне договорить.

— Вы не старый, — сказала она, — вы просто зрелый человек.

— Нет, я старый и никудышный дед! И мне пора на свалку, — с иронией в голосе заявляю ей. — А я творю черт знает что…

— Вы ничего не творите, вы просто меня поцеловали…

Она положила голову мне на плечо, и я почувствовал рядом с собой ее дыхание. Это сорвало меня с тормозов. Я повернулся к ней, обнял ее и стал страстно ее целовать. Она не сопротивлялась. Напротив, она обхватила мою шею своими тонкими, похожими на виноградные лозы руками и теперь дрожала всем телом.

— Илона… — оторвавшись на мгновение от ее губ, чтобы перевести дыхание, прошептал я.

— Да, милый…

— Илона… я, кажется, люблю тебя, — в порыве страсти произнес я.

— И я… и я тоже, — сказала она и прижалась своими теплыми губами к моим.

Она меня целовала! Она целовала меня страстно и самозабвенно, и мне показалось, что я уже тысячу лет знаком с этой женщиной и что люблю ее уже целую вечность. Я начинал терять голову, я в самом деле начинал терять голову и ничего не мог с этим поделать.

— Илона, — прошептал я, не в силах уже совладать с собой. — Пойдем отсюда.

— Куда, милый? — спросила она.

— Пойдем в гостиницу…

— Ты хочешь уйти от меня?

Мы, сами того не замечая, перешли на «ты».

— Нет-нет, что ты… Мы уйдем вместе.

Мы встали со скамейки и быстрым шагом пошли в сторону гостиницы. Когда мы вошли, я на минуту оставил ее, подошел к администраторше — русской бабенке в летах — и положил перед ней купюру. Она протянула мне ключ.

— Триста пятый номер, — сказала она мне равнодушным голосом.

Я не помню, как мы летели на третий этаж, как открывали дверь, как оказались в постели, помню только, как мы страстно терзали друг друга, упиваясь случайной любовью.

— Я люблю тебя, — шептал я. — Я тебя очень люблю.

— Спасибо, милый, я тебя тоже люблю, — говорила она.