Онлайн книга «"1212" передает»
|
— Значит, тебя интересует «Анни»? — вновь спросил Сильвио. — Интересует — не то слово. Однако поиски новых идей, оценка фактического материала, рождение новых связей, которых не было раньше, — все это очень любопытно и даже не лишено творчества. Иногда я сравниваю свою работу с трудом оператора кино, который из снимков, сделанных в разные эпохи и времена, с помощью ножниц и клея может создать новую картину. — Этим ты и хочешь заниматься после войны?… — Ты с ума сошел! Я художник, и вообще… — Другие дальновиднее тебя, Петр. Как ты считаешь, зачем Вальтер записывает наши разговоры? — Может, он хочет написать об этом книгу? После войны это будет возможно. — Возможно? Я не думаю. Да он и не умеет писать, иначе давно бы прибрал к рукам тебя и Дирка. Или ты думаешь, что он способен написать хоть строчку? — Нет, этого он не может, — ответил я. Для меня было новостью, что Вальтер ведет такие записи. Об этом знал только Сильвио: они спали в одной комнате. — Может быть, он делает это для Шонесси? — робко спросил я. — Скорее всего. Но зачем? Зачем это Шонесси? — Может, наш майор хочет получить за это очередной орден или же серебряных «петушков» на погоны? — Полковника он и так получит. Я думаю другое: или Шонесси хочет писать книгу и Вальтер собирает для него материал, или у майора прицел более дальний… Не то что у тебя, Петр. — Моя война кончится в Праге. Стоит мне туда попасть и устроиться на работу, как все вопросы для меня будут решены. — Вот что я скажу тебе, дружище. У меня возникло подозрение. Мы все время твердим, что Америка якобы не преследует в этой войне никаких военных целей. Трудно в это поверить. Перед глазами — пример Аахена. Помнишь, наш разговор перед моим отъездом в Верден? Помнишь, я тебе сказал, что, быть может, наше дело и дело таких людей, как Шонесси, — два совершенно разных дела? — Я думал об этом и пришел к выводу, что все будет зависеть, кто кого… Сильвио от души рассмеялся. — Представляю, как ты после войны положишь Шонесси на лопатки и скажешь: «Мистер Шонесси, езжайте обратно в Чикаго и торгуйте своим мылом и холодильниками!» Мне не казалось все это смешным. Сильвио вдруг совершенно серьезно сказал: — А уж такие, как Вальтер, тем более не позволят положить себя на лопатки. Они будут действовать дальше! — Глупости! Против кого они будут действовать? Нацисты после этой войны уже никогда не поднимутся. — Дошли бы твои слова до Бога! Но смрад из Аахена заставляет думать о другом. Представь себе, что где-то в Германии, например в Баварии, вспыхнула революция. Не шуми, я знаю, что ты хочешь сказать. Но допустим! Что мы будем делать, если это произойдет? Подложим несколько горящих поленьев, так как это сократит войну? Сокращенная война кончится, и в Баварии возникнет новое государство, социалистическое, например… Абсурд? Отнюдь нет. Нечто подобное там уже было двадцать пять лет назад. И что мы сделали тогда? — Назначили в Баварию посла. Сильвио опять рассмеялся: — В Мюнхен мы пошлем кого-нибудь понадежнее. Ну хотя бы Дрюза. А что мы будем делать, если в Баварии национализируют моторостроительные заводы, сельское хозяйство, киностудии? Что тогда будем делать? — Мы не будем ни во что вмешиваться! А некоторые, возможно, втихомолку будут аплодировать. — Ты, Петр, и я, возможно! А «1212»? — Скотина! Кончится война, и не будет никакой «Анни». Сильвио покачал головой: — Ты недооцениваешь нашу «Анни». Она живуча. И мемуары, которые напишет Шонесси, будут в большой цене… Ты бегаешь на лыжах? — переменил тему разговора Сильвио. — Охотно, хотя и не очень хорошо. Я и Ева каждую неделю в воскресенье выходили в горы. — Я слишком тяжел, ленив и задыхаюсь, но Грети… Сильвио почти никогда не говорил о своей жене. Я даже думал, что он разошелся с ней. Сильвио расстегнул свою куртку, протянул мне желтоватый целлулоидный футляр. С фотографии на меня смотрела смуглая темноволосая спортсменка в толстом вязаном свитере. Глаза у нее блестели. На груди — номер 14. Снимок был вырезан из иллюстрированного журнала. Лимузин полковника свернул резко вправо и остановился. Мы вылезли из машины, потянулись и пошли вслед за унтер-лейтенантом на крестьянский двор, в котором располагался штаб Четвертой моторизованной дивизии. Навстречу нам вышел веснушчатый капитан. — Мы как раз нашли нечто интересное, — сказал он и с такой осторожностью протянул какой-то грязный листок бумаги, будто это был манускрипт Карла Великого. Полковник бесцеремонно схватил бумагу и долго, внимательно изучал. — Что значит «absetzen»? — спросил он меня. Я объяснил, что это «снимать», «отводить войска». Полковник засмеялся: — Сегодня какое?… — Четырнадцатое января! Полковник показал бумагу мне. Это был приказ об отходе. Там стояла дата — 13 января. — Это единственный документ, который вы перехватили? — спросил полковник. Капитан кивнул и осторожно положил листок в папку: — Мы отобрали его у одного подполковника. В самый последний момент он хотел было съесть листок с приказом. Другим офицерам об этом приказе ничего не известно. Вечером у полковника было превосходное настроение. До начала нашего совещания он угостил нас старым коньяком, произнеся довольно странный тост: — За здоровье дядюшки Джо! Мы чокнулись. — Немецкое наступление, — сказал полковник, помолчав, — до последнего момента, не будем этого скрывать, было успешным. Еще четыре, пять дней, и Антверпен будет отрезан. Что это значит, прекрасно понимают Рундштедт и его босс, так же, как и мы. Это может затянуть войну, а за это время много воды утечет. Будут готовы «Фау-3» и «Фау-4», а это будет очень неприятно, особенно англичанам. Тогда зачем же ОКВ дает приказ на отход? Шонесси взял из рук Вальтера стопку донесений лагерных надзирателей и бегло просмотрел их. Кивнув головой, майор передал их полковнику. Тот, смеясь, отложил их в сторону. — Я все уже знаю, — сказал он. — Старик нас проинформировал. Наступление, которое русские предпринимают на Восточном фронте, не мелкое местное наступление, а очень серьезное, крупное дело. И проводят они его на две недели раньше, чем оно было запланировано. Шеф еще четыре дня назад говорил о том, что Черчилль просил об этом дядюшку Джо. Русские были еще не совсем подготовлены и все же, несмотря на это, согласились. Все это очень здорово! Шонесси нетерпеливо теребил свой массивный розовый подбородок. |