Онлайн книга «Сектор обстрела»
|
Белоград отдал гитару Старостенку и попытался вылить из углеродного баллона остатки браги. — От, драконы, все выжрали. Мачмала одна. Халилов тоже возмутился: — Ну, шакалы! — И кто бы это? — задался Мамедов. Белоград тут же «вычислил» виновника: — Про шуршу только Мася знает. Разорву, урода. Старостенок с ленцой изобразил объективность: — Та мало ли шакалов бродит? Халилов первым утратил интерес к баллону. Вместо возмущаться, он уселся на выходе из шалаша и с самым сосредоточенным видом принялся забивать косяк. — Та шакалы и баллон бы унесли. А тут — явно свои… — глубокомысленно заключил Юсуф. Настроения, как не бывало. Только Цымбал оживился: — Чуваки! Так вы гляньте — это ж натурально чилим готовый! Тока два косяка надо. Все уставились на Цымбала как на штатного придурка. В руках он еще вертел газовый редуктор с длинной металлической трубкой. Венчали редуктор два соска калибром с сигарету. Глядя на недоуменные рожи бойцов, Цымбал только гоготнул: — Та! Забивай! Сорокалитровый чилим на бражке. Пока бойцы соображали, Цымбал ввернул редуктор на место. Через полминуты, хрюкая от предвкушения удовольствия, он прилип к отверстию в корпусе баллона и одним духом «высосал» сразу два косяка, торчащих из редуктора. Халилов только и смог, что заметить: — Ну, артист. — Та!.. Ушлепака красноклювый! — поддержал Старостенок. Пока Цымбал втягивал в себя убойную смесь из наркотического дыма и паров перебродившей браги, рожа у него покраснела, как в парилке, а глаза полезли на лоб, как у рака. Но он не сдался, пока не «задушил» оба косяка. «Задушил» за один вдох. После этого он попытался непослушными руками перекатить полный дыма баллон сидящему рядом Старому, да так и не справившись с непосильной задачей, заливаясь идиотским смехом, рухнул навзничь, как подстреленный, и, под всеобщий хохот, затих в полной отключке… …Равиль не задавался вопросом: отчего шурави смеются? Больше его интересовало, где именно в шалаше разместился Воин. Граната могла и не достичь своей цели. И все же — сам Дионис вел к нему его врагов. Он принялся искать способ подобраться к шалашу поближе. Гранату нужно было бросать наверняка — к ногам Воина… …Для Юсуфа, казалось, дозы не существует. Еще никто не видел его вдрызг обкуренным. И сейчас он был единственным, кого еще хоть что-то интересовало: — Дан, а чё за песню ты тогда в клубе пел про Аистов? Чё там за Сашка был? Белоград нашел в себе силы возмутиться: — Ну, ты даешь, Холера… Просветил Мамедов: — Тебя еще не было тогда. Это взводный наш был — лейтенант Стовба… Александр Иванович Стовба. А вместе — Аист. Старостенок поддержал: — Писарюги штабные говорят, его к Герою представили. Неожиданно для всех ожил Цымбал: — Ни хрена себе, за кой хрен? Старостенок толкнул в сторону Цымбала баллон: — Грызло пришлёпни, сруль Македонский, пока не оторвало!.. Цымбал, как смог, изобразил испуг и с идиотским смешком подкинул: — От, блин… Не дембеля, а ящеры клыкастые. Хоть бы не порвали… Рустам грустно усмехнулся и продолжил: — Они прикрывать тогда остались. Летуны бомбу тогда новую испытывали… Потом мы узнали — объемную. Впечатлениями поделился Старостенок: — Я такого больше и не видел никогда. Газ на кишлак туманом лег. Оставалось только трассером туда шарахнуть, и все живое… Рустам продолжил после небольшой паузы: — А духи нас тогда зажали… Как… как в сорок первом зажали. Стовба приказал нам Дана выносить. Задело его тогда. Мы то ушли и Дана вынесли, а Стовбу и пацанов, на утро, тесаками исполосованных, без ног нашли и два духа дохлых рядом. Похоже, он их зубами рвал. Я видел: они ступни ему отрезали… и жилы из-под кожи вынули… Цымбал окаменел от страха: — А жилы на фига?.. — Жилы?.. На шомпола наматываешь и дергаешь потом за них. Человек как кукла дергается… — пояснил Рустам. — Как он вырвался непонятно, но вырвался — факт, рядом два духа дохлых валялось. Не дополз только… — А стихи летёха наш писал. Дан весь его блокнот себе переписал, за ночь… И песню ту в ту же ночь написал… Мамедов уточнил: — А потом, ту тетрадку матери отправили… Следом за телом… Богдан достал из внутреннего кармана запятнанную кровью тетрадь с надписью «Аист»: — Не отдал я ее. И песню позже написал. Я сам тогда, как труп был. Старый встрепенулся: — Ты сдурел, что ли? — А как ты его в таком виде — маме? — возразил Богдан. Рустам прикипел глазами к блокноту: — Плохая примета, вещи покойника… плохая примета… Белоград только опустил утвердительно голову: — Знаю… Я думаю… я его сам старикам взводного в Днепродзержинск отвезу… Только домой вернусь и отвезу… — Все равно, Данко, нехорошая примета… ой, нехорошая… — снова начал сокрушаться Мамедов. Тяжелую паузу оборвал Халилов: — Спой еще, Дан… «Аистов». Богдан даже не шелохнулся. Только возразил: — Не… После той аранжировки… той, что лабухи в клубе тогда сделали, она уже так не зазвучит. Но Юсуф не унимался: — А из блокнота взводного чего-нибудь, Дан? Белоград слегка поколебался: — Есть у него там одно… незаконченное. Что-то помешало ему. А что?.. Кто знает, может, на ту операцию мы ушли… Оно последним в тетрадке было… А может, он тоже продолжения не видел. Так бывает, упрешься в куплет, и все… душа замолкает… Я до сих пор над ним мозги сушу. Не идет, хоть ты тресни. — Ну, ты даешь, Дан, «Аистов» за ночь сделал, а эту за год не можешь, — подал голос Цымбал. Богдан бросил на бойца снисходительный взгляд: — Дурень ты, Цибуля. Песни не делаются. Стовба мне говорил: песни на небесах пишутся. И так оно и есть: пока душа не запоет ничего путевого не выйдет. Цымбал не преминул поднять все на хохму: — Та, косячелу по локоть завали за шкурку и все запоет, даже запляшет… — Да?.. — Белоград только грустно усмехнулся. — Ну, попробуй. Может, у тебя получится… Пальцы побежали по грифу. Из гитары хлынули первые аккорды, следом полились первые слова: — Сегодня вновь бессонница/ На сердце давит ранами/ И нет лекарств для памяти,/ Хранящей стон войны,/ Сегодня звезды алые,/ Как маки над курганами/ Пылают цветом кровушки/ На зелени весны/ Кто вышел с сорок пятого,/ Безногими, безрукими/ Но навсегда героями/ За Родину, за Мать… |