Книга Не спешите нас хоронить, страница 12 – Раян Фарукшин

Сосед расстрелял две коробки патронов и радостно всматривался в стены по-прежнему атакуемого нашими солдатами дома. Я сидел рядом и думал о перспективах военной кампании России против родного Татарстана. Волновался, сердце билось громче разрывов авиабомб, в висках стучало, я начал задыхаться. Мне перестало казаться, что такое невозможно. После Чечни — возможно всё!

Вдруг, откуда не возьмись, появился Виноград. Посмотрел на нас и тоже решил принять участие в уничтожении противника. Взял РПК, и с рук, как в американском кино, стал вторить Соседу, отправляя в девятиэтажку тучи пуль 5,45.

И так — минут двадцать, мы только цинки для него успевали открывать.

— Етит вашу мать! — обогнув забор, навстречу нам бежал боец. — Кто стрелял? Кто стрелял, козлы?

Остановившись, он долго не мог успокоить дыхание и, тяжело выдыхая, вытирал пот со лба. Мы молчали.

— Майор ***! Мои штурмуют здание! А отсюда лупанули из пулемёта! — он снял бушлат и бросил его на бетон. — Какого, спрашивается, хрена? Кто стрелял и по какой надобности? Вы стреляли?

— Я стрелял, — тихо признался Виноград.

— У меня, бля, сегодня итак, пятьдесят человек полегло! И ты тут, козёл безрогий! — отчаявшись, майор махнул рукой, присел и, еле удерживая смятую дождевым червяком жёлтую сигарету в дрожащих руках, закурил. — Скажи, боец, какого хрена ты отсюда стрелял? Фильмов насмотрелся и решил поиграть? Рэмбо хренов! Может, наградить тебя?

— За что, товарищ майор?

— Скоро сам увидишь! Салага, блядь, долбанутый! Даже бить тебя, и то желания нет! Козёл! — майор встал и, окатив нас пренебрежительным взглядом, пошёл по направлению к временному штабу самарских. — Поиграть решили, вояки хреновы. Что же вы в атаку под пули не идёте? Из-за спины бьёте. Эх, понабрали детей…

Через минуты три мы увидели двух бойцов, бежавших с раненым на руках. Парень обмяк и обвис на своих товарищах. Рана была тяжёлой, и не смотря на толстый слой бинтов, из пробитого горла фонтанчиком била кровь. Раненый дрожал неестественной дрожью и дёргался, похоже, отходя в мир иной.

— Что с ним? — Сосед, посмотрев на раненого, покраснел и вспотел.

— Мы на втором этаже на лестнице с двумя духами бились. Он был напротив окна. Пуля попала в горло… сзади… рикошетом…

— А духов чё, грохнули?

— Когда его ранило, мы уже срубили духов…

Бойцы ушли, оставив нас наедине с нашими мыслями. Мы молчали. Не слышали и не видели ничего. Просто сидели и молчали.

— Это я его… задел… я… — Виноград пнул ящик из-под патронов и посмотрел на пулемёт. — Это я его… убил…

Гороховый суп.

Утро. Семь часов. Просыпаюсь. Спал хорошо, не жалуюсь. Но глаза открывать не хочется, хочется спать до бесконечности, до конца войны, чтобы открыл глаза и раз — ты уже дома. Но и постоянно спать — тоже страшно, придётся встать и вылезти на улицу, поближе к войне. Открываю глаза — возвращаюсь к реальности, которую и не покидал. «Вжик, вжик, вжик, вжик, вжик…» — тот же свист пуль, что и вчера, и позавчера, и, кажется, всю жизнь, целую вечность одно и то же — «вжик, вжик, вжик, вжик, вжик…». Спал-то всего ничего — четыре часа, а бок ноет, будто на голом льду лежал неделю. Тут почки застудить — за делать нефиг, быстро, как в аду поджариться. Чувствую, ещё пару дней такого скрюченного недосыпания внутри бэхи, и всё, или от простуды загнусь, или с ума сойду.

Сосед тоже проснулся: дёргается, ворчит чего-то недовольно, постанывает, поскуливает. Я трясу его за плечо:

— Сосед! Мыться пошли!

— Пошёл ты! Никуда я отсюда не пойду, мне и здесь хорошо. Домой хочу! Сосед!

— О-о-о! Иду, иду, — Сосед, сморщившись от неприятных предвкушений, поднимает свои опухшие веки. — Иду, будь ты неладен.

Отбрасываю спальник, открываю люк, выбираюсь наружу. Сосед лезет следом:

— Ну, чё? Кончилась война?

Свист пуль ему в ответ.

— Сам знаю, что нет. И спросить уже нельзя! — он взял какие-то замасленные рваные тряпки. — Усман! Мыться пошли!

Идти мыться — это значит подбежать к забору, под которым лежит тонкий слой чёрного как смоль снега, согнуться в три погибели, чтоб ненароком не задело осколками или ещё чем, соскоблить с земли снег и тщательно размазать его по лицу и шее. Когда под тройным слоем липкой слизи уже не видно лица, полученный концентрат следует смыть водой из фляжки. Благо, хоть вода пока есть, её из Сунжи бидонами натаскали наши новые друзья, а мы позаимствовали этой мутной речной жидкости у них.

Закончив водные процедуры, мы обтёрлись тряпками и выкинули их тут же, у забора.

— Хорошо-то как! — к Соседу вернулись его обычная беззаботность и бодрое расположение духа. — Чего делать будем? Может, пожрём? Жрать охота!

— Пошли, консервы пожуём.

— Да, делать всё равно нечего, хоть пузо наполним, может жить легче станет.

— Станет, станет, перестанет.

Я выпрямился, потянулся, вдохнул полной грудью, и … уловил приятный запах свежего супчика. Невероятно! Я не верил самому себе, но сквозь вонь пожарищ мой чуткий нос уловил столь непривычные для этих мест оживляющие пары деликатеса. Вру, конечно, ничего я не вынюхал, я ж не собака Павлова. Заметил краем глаза бойцов на четвереньках и смекнул, что к чему. Да какая разница.

— Ого! Супец!

— Где? — недоверчиво повертел головой Сосед. — Где ты занюхал?

— А вон! — ткнул я пальцем в двух бойцов, пристроившихся у небольшого костра недалеко от нашей БМП.

Не сговариваясь и не переглядываясь, мы одновременно рванули в сторону незнакомых поваров.

Бойцы сидели на обломках бетонных плит у стены старого двухподъездного трёхэтажного здания из красного кирпича. Снаружи здание было почти неповреждённым, выбитые стёкла и двери не в счёт, и поэтому надёжно закрывало поваров от обстрела с тыла.

— Здорово бойцы! — Сосед сильно стиснул ладонь и яростно потряс за руку сначала одного, а потом и второго бойца.

— Привет, потерянные в раю, — ответили они. — Кушать будете?

— А чё там у вас? — Сосед важно нахмурился и заглянул в котелок. — Мы ведь что попало не едим, гурманы!

— Суп гороховый! — ответил боец, одетый в чёрный бушлат и рваные в коленях камуфляжные штаны. Был он щуплый, высокий и худой, и каска, надетая поверх солдатской шапки самого маленького размера, сползала ему на глаза. — Ща всё будет чики-пуки и готово!

— Зашибись! — только и смог выдохнуть Сосед, пафос которого сразу пропал, как водой смыло. — Нам плеснёте? — он подсел к бойцам.

— Базара нет! А ты, не стой, не на параде, — кивнул мне другой боец. Он был без шапки, в рваном свитере и бронежилете. На ногах — жалкое подобие кроссовок. Но бросилось в глаза другое — ремень его штанов, увешанный гранатами Ф-1, магически притягивал мой взгляд.