Книга Шкуро. Под знаком волка, страница 92 – Владимир Рынкевич

Шкуро с погонами генерал-лейтенанта на мундире сидел рядом с Май-Маевским, утопая в диванных подушках. Гость был не в духе.

— Придут танки — я дам тебе своих «волков» для их охраны, — сказал Шкуро приятное ему. — С ними до Москвы быстро дойдем.

— Аграрный вопрос надо решить, Андрюша, — озабоченно сказал Май-Маевский. — Ты порол сегодня пленных?

— Всех же не расстреляешь? А пороть я люблю. Сам бы каждому всыпал по двадцать пять горячих — двух рук маловато. Казаки стараются. В клочья рвут.

— Выпорешь и отпускаешь. Они приходят в свои деревни, а там — тот же помещик их ждет и требует налоги, недоимки, штраф за разгром имения. И что же? Они идут к красным.

— Те тоже у них все забирают.

— Уже забирать нечего. А кто их порол, они помнят. И лошадей у мужиков твои «волки» отбирают. Я говорил Деникину, что нужен закон и порядок, но он не хочет этим заниматься. Он ничем не хочет заниматься.

— С ребеночком нянчится.

— Говорю — аграрная реформа нужна, а он на Особое совещание все перекладывает. Говорю: наступать надо, пока Колчака большевики не извели, а он: пусть «мол, они его осадят, а Москву мы сами возьмем.

Шкуро не любил такие разговоры.

— Эй, музыка, стой! — крикнул он. — Хватит куплетиков! Давай мою!

Певцы-казаки знали, что надо петь:

Я с полками своими

Разорю сто городов!

Лейся, лейся, белое вино,

Ты на радость нам дано!..

В двери вагона показался Кузьменко. Увидев происходящее, хотел уйти, но генерал сделал ему знак. Хорунжий пробрался к нему.

— Есть дело? Тогда выйдем. Ты отдыхай, отец, а я займусь. Вышли наружу, но ночной тишины здесь не было: в вагонах и на станции пьяный гул — казаки празднуют третью звездочку командира. У генеральского — вагона — трезвый конвой. Шкуро вгляделся в лица, узнал каждого.

— Здорово, земляк. Залечил рану? Еще повоюем. Колкин, почему у нас Климов до сих пор в подхорунжих? Добрый казак. И земляк мой. Пиши представление. А это кто?

— От общественности, ваше превосходительство. Ждут вас.

В свете фонаря стояли трое. Главный из них — высокий бородач в шляпе. В руках — какие-то предметы. Шкуро не любил высоких.

— С чем пришли? — спросил он сердито. — Жаловаться?

— Что вы, ваше превосходительство, — извинительно сказал высокий. — Мы поздравляем вас с чином генерал-лейтенанта и просим вас принять наш подарок.

В руках говорившего объявился поблескивавший поднос, на нем — перевязанные лентами пачки денег.

— Сколько здесь? — спросил Шкуро.

— Эти вот… э-э… императорские, — замешкался даритель, не ожидавший такого приема. — Две тысячи, и еще… А это в керенках, а это наши донские…

— Эй, Климов, подойди, — приказал Шкуро, сгребая деньги. — На тебе, сходишь к б…..Что это вы позоритесь, общественность? Преподнесли мне какие-то несчастные гроши. Я вам обеспечиваю покой, защищаю от красных бандитов, казаки за вас кровь проливают, а вы боитесь раскошелиться. Разве столько требуется мне денег? Идите и думайте.

Шкуро с Кузьменко отошли подальше от вагонов, от шума и фонарей. Их сопровождали конвойные.

— Дистанция десять шагов, — скомандовал им генерал. — У нас разговор.

— Может, на завтра отложим, Андрей Григорьевич?

— Ты что? Думаешь, я захмелел? Да я хоть к Деникину на доклад сейчас. И еще получше его обстановку разберу.

Иногда Шкуро даже сам удивлялся тому, что водка не мешает ему думать, успокаивается, как прежде, радость разливается в груди, а в голове чисто.

— Рассказал мне, значит, Гринчук, что дела у батьки плохи. То, что под Мариуполем мы его растрепали, это ладно: мужиков соберет, оружие есть. С красными у него не складывается: одни за него, другие против. А тут еще Григорьев [60] против советской власти пошел…

О мятеже Григорьева Шкуро знал: красный командир получил приказ вести свой отряд через Румынию в Венгрию, где будто бы тоже произошла большевистская революция. Григорьев отказался, объявил свою программу: «Украина для украинцев, без коммунистов». Около двадцати тысяч его бойцов захватили Екатеринослав, Кременчуг, другие города. Теперь Махно приказывают идти против Григорьева, а тот самого батьку приглашает в союзники. Вот и прислал Махно человека. Хочет письмо от Шкуро. Такое, чтобы своим людям прочитать. Тогда, мол, будет и решать, в какую сторону ему смотреть.

— Напишу, — сказал Шкуро. — А чтобы понятнее было, с полками в Гуляйполе прогуляемся.

— И еще, Андрей Григорьич, этот Гринчук не хочет обратно к батьке. Просит, чтобы на Кубань помогли добраться. С батькой, говорит, опасно стало: напьется и без причины на тебя с маузером.

— Отправляй!

— И самое, что ни на есть самое. Я вроде как родственник батьке.

— Дочку сосватал?

— У батьки Махно жена — Кузьменко Галина Андреевна. Чужая, конечно, не из наших краев, но… Кузьменко… Андреевна…

II

Махно после нескольких поражений сумел собрать в Гуляйполе отряд необстрелянных мужиков — тысячи две — и погнал их по степи на восток, на холмы, где, как он предполагал, укреплялись деникинцы. Мужики с винтовками рассыпались в цепь и послушно шли вперед. За наступавшими сам батька ехал на автомобиле по дороге. С ним охрана, вооруженная пулеметами «Льюис». Охранников так и звали «льюисами». Навстречу автомобилю из кустарника вышел с поднятыми руками солдат в английско-деникинской форме. Разобрались, выяснили, что он привез письмо батьке. Махно распечатал конверт и крикнул ординарцу:

— Собирай полк! Тех, которые поближе. Буду читать.

Он любил говорить речи, зачитывать политические документы.

— Товарищи революционные бойцы! Генерал Шкуро прислал мне письмо. Слушайте!

«Будучи, как и вы, простым русским человеком, быстро выдвинувшимся из неизвестности, я, генерал Шкуро, всегда с восторгом следил за вашим быстрым возвышением, рекомендующим вас, как незаурядного русского самородка. Но, к сожалению, вы пошли по лож-ному пути, будучи вовлечены в компанию с советским движением, губящим Россию во славу какого-то несбыточного интернационализма. Это всегда страшно огорчало меня. Но вот на этих днях я с радостью узнал, что вы одумались и вместе с доблестным атаманом Григорьевым объявили лозунг: бей жидов, коммунистов, комиссаров, чрезвычайки! Да иначе и не могло быть: как талантливый русский человек, вы должны были рано или поздно понять свою ошибку. Я нахожу, что с принятием вами этих лозунгов нам не из-за чего будет воевать. Если вы признаете тоже, что наши политические платформы близко сходятся, то вы должны признать, что нам воевать действительно не из-за Чего. Я предлагаю вам войти в переговоры, гарантирую вас и ваших уполномоченных от всяких репрессий. Мое имя достаточно известно, и вы можете мне верить. Генерал-лейтенант Шкуро».