Книга Иллюзионист, страница 35 – Анита Мейсон

— Я слышал об этом, — сказал Кефа. — Ты ведь спрятался в корзине?

Савл покраснел. Кефа отметил, что он раздражается, когда намекают на его рост.

— Она раскачивалась, как бес, — сказал он, — а я боюсь высоты.

Неожиданно он улыбнулся. Это была насмешка над собой. Кефа внимательно изучал его. Он не мог решить, нравится ему этот человек или нет.

— Никто из нас не герой, Савл, — сказал он мягко.

— Я бы не хотел, чтобы ты меня так называл. Я сменил имя.

— Я знаю, — сказал Кефа. — Не вижу ничего плохого в твоем прежнем имени.

— Если бы ты знал греческий, ты бы думал иначе.

— Неужели? Что оно значит по-гречески?

— Неважно. Оно мне не подходит. Моя внешность не такая впечатляющая, как имя.

Кефа не был в этом уверен. Конечно, рост у Савла подкачал, но плечи широкие и мощные, глаза решительные, а лоб широкий, что подчеркивалось рано появившейся лысиной.

— Хорошо, — сказал он миролюбиво. — Если живешь среди язычников…

— Ты веришь, что я искренен? — настаивал Савл.

— Да, конечно.

— Если ты мне веришь, почему ты не слушаешь меня?

— Не слушаю тебя? Но… — Кефа остановился. Он явно не понимал, чего от него хотят. — Чего ты, собственно, хочешь? — спросил он.

— Равенства, — ответил Савл.

— Равенства? — нахмурился Кефа. — С кем?

— С вами. С Иоанном и с Иаковом. Я хочу быть одним из вас.

Кефе казалось, что только вчера он слышал другой голос, который с жаром требовал того же. Странно, что люди всегда хотят того, к чему они не способны, и не дорожат тем, что им дано.

— Это невозможно, — просто сказал Кефа, — ты не был знаком с Иешуа.

Он видел, как глаза Савла заблестели от гнева, и наблюдал за происходившей в нем внутренней борьбой. Спустя некоторое время Савл сказал:

— Я этого и ожидал.

— Будь благоразумным, — сказал Кефа. — Это не вопрос заслуг. Если бы дело было в этом… — Он принялся задумчиво постукивать пальцами по столу, и фраза осталась неоконченной. — Неважно, насколько ты искренен, неважно, какую работу ты делаешь, неважно, сколько раз твоя жизнь была под угрозой, ты должен понять, что у тебя никогда не может быть такого авторитета, как у людей, которые знали его.

— Почему? — спросил Савл.

Кефа не мог скрыть изумления:

— Ты серьезно?

— Совершенно серьезно.

— Потому что… потому что мы знаем, каким он был, — беспомощно вымолвил Кефа. Почему это звучит так по-детски? — Мы слышали, как он учил, мы говорили с ним, мы… мы были с ним вместе.

— И вы, — спросил Савл, — понимали его?

Кефа поднял голову и встретился взглядом с Савлом. В его взгляде не было милосердия.

— Ошибочное понимание, — сказал Кефа, — лучше, чем отсутствие понимания.

— Ваша непереносимая самонадеянность! — Савл ударил по столу обоими кулаками с такой силой, что комната содрогнулась. — Вам досталась редкостная привилегия, а вы оградили ее неприступной стеной, за которую никого не пускаете. Какой толк от того, что вы были с ним? Вы провели вместе два года, а когда настал судный день, разбежались!

Кефа сжал кулаки:

— Была причина… это было необходимо…

— Конечно, это было необходимо. Я хочу сказать, что вы повели себя не лучше, чем другие. Фактически даже хуже. И тогда то, что вы его знали, не помогло, верно? Все, что вы узнали, когда были вместе с ним, вдруг стало бесполезным. И остается бесполезным. Трогательные истории о его жизни, которые вы пересказываете, бесполезны. Единственное, что имеет значение, — это то, что произошло после его смерти. Если бы не это, никого из вас здесь бы не было. Разве не так?

Кефа глубоко вздохнул.

— Это так, — сказал он.

— Очень хорошо. То, что случилось после его смерти, касается вас, а также касается меня.

Кефа не сводил с него глаз.

— Этот опыт, — продолжал Савл, — этот опыт, который делает невозможное возможным, этот опыт, от которого вы ведете свое понимание, из которого вы черпаете тот авторитет, который у вас есть, этот опыт дан и мне тоже.

В своей речи Савл резко переходил от грубой конкретности к страстной абстракции. Это сбивало с толку. Кефа не без труда понял, что тот имеет в виду.

— Ну да, — сказал он, — твое видение.

— При чем здесь видение. У любого идиота может быть видение. — Савл нагнулся над столом и направил толстый указательный палец на Кефу. — Когда он явился тебе, воскреснув, это, по-твоему, было видение?

— Нет, — коротко ответил Кефа. Эту тему он избегал обсуждать.

— Что же это тогда было?

— Ты спрашиваешь меня? — Кефа подавил порочную вспышку гнева. — Я предпочитаю не говорить о своем опыте. Но он важен.

Последовало молчание. Кефа понял, что ему придется говорить об этом. Всякий раз, когда ему приходилось говорить об этом, в глубине сознания он чувствовал что-то мягкое и неприятное, похожее на червя, вползающего в землю.

— Это не было видением, — сказал он, — видения другие… — Голос его стал тихим. — Он явился мне, — сказал он.

— Ну и что? — сказал Савл. — Он явился мне тоже.

— Это случилось во время твоего странствия?

— Да. И я повторяю, это было не видение. А Явление.

Кефа на мгновение закрыл глаза.

— Тогда тебе тоже дана великая привилегия.

— Да. — Короткое слово было красноречивым.

— Что… произошло? — шепотом спросил Кефа.

— Это было огромное потрясение, — сказал Савл. — Я ослеп. Потерял зрение.

— Ослеп?

— На три дня. В данных обстоятельствах это было… настоящим милосердием.

Все в комнате вдруг замерло. В тишине было слышно, как жужжит муха.

— Есть еще одна вещь, о которой я никому не рассказывал, — снова заговорил Савл.

Его голос дрогнул и стих, словно он испугался мысли, которую собирался высказать.

— Я видел рай, — с трудом продолжил он.

Кефа вытер пот, стекавший у него по шее.

— Продолжай, — сказал он.

— Нет, — сказал Савл. — Я не должен был говорить об этом. Но ты не доверяешь мне и сомневаешься в моей работе. Что мне еще оставалось? Ты поймал меня в ловушку и вынудил хвастаться моими… доказательствами.