Онлайн книга «Вольф Мессинг. Видевший сквозь время»
|
– Слушай, а чего он мягкий? У мертвецов-то ведь тело твердое, а у него мягкое… – Неси, тебе сказали! – повысил голос приемщик. – Успеет еще затвердеть. В полумраке на деревянных трехэтажных стеллажах лежали голые трупы. Сквозь окна, забранные железными решетками, светила бледно-зеленая луна, придавая помещению морга вид еще более зловещий, чем при дневном свете. На одном из нижних ярусов находился и мальчик Волик. Он не подавал признаков жизни и ничем не отличался от других мертвецов. Открылась тяжелая дверь морга, и неожиданно зажегся яркий свет. В морг вошел доктор Абель, а за ним еще четверо молодых людей в белых халатах и белых шапочках. – Прошу, господа практиканты, – громко заговорил по-польски доктор Абель. Он был тоже в белом халате и белой шапочке, высокий, с густой черной шевелюрой и черными усами. – Прошу ознакомиться с заведением под названием «холодильник морга». Здесь обретаются тела тех, чьи души отбыли, смею надеяться, в царствие небесное. В вашу задачу входит выбрать любой труп, который вам понравится (простите за подобное выражение), осмотреть его и сделать заключение о причине смерти сего несчастного. Даю вам пять минут. – Доктор Абель отодвинул полу халата, достал из кармашка жилетки золотые часы-луковицу, посмотрел на них и захлопнул крышку часов. Практиканты разбрелись вдоль стеллажей, с брезгливым любопытством осматривая трупы: приподнимали руки и ноги, всматривались в лица, переворачивали мертвые тела со спины на живот. – Пан доктор, он живой! – испуганно воскликнул невысокий толстячок, отпрянув от голого Велика. От испуга у него на лице выступила испарина. – Понимаю, бывает, и мертвые восстают, и кресты ходить начинают, и даже ведьма в ступе и с помелом летает, – насмешливо проговорил доктор Абель. – Честное слово, пан доктор, он живой! Рукой опять шевельнул, – вновь перепуганно воскликнул толстяк Житовицкий. Доктор Абель, а следом за ним и остальные практиканты направились к Житовицкому. Подойдя, доктор Абель уставился на голого тощего мальчика. И мальчик смотрел на него широко раскрытыми глазами. – Здрасте! Милейший пан с того света? – поклонился доктор Абель. – Вы явились обратно, чтобы доложить нам, что там все хорошо и вы прекрасно устроились? – Пи-и-ить… – едва слышно просипел Волик. – П-и-ить, пожалуйста… – Воды кто-нибудь принесите, – обернулся доктор к практикантам. – Послушайте, как же вы здесь пробыли три дня и три ночи? Вы не замерзли? – Доктор взял мальчика за руку, погладил по груди, животу. – Я не помню… я спал… – ответил Волик. – Вы спали целых трое суток. – Не знаю… – А как вы проснулись, помните? – Я услышал голоса, а потом до меня дотронулись. – А эти три дня до вас никто не дотрагивался? – Я не помню… не знаю… Толстяк Житовицкий принес стакан с водой, передал доктору Абелю. – Вы сесть можете? – спросил доктор. Волик сел на стеллаже, свесив ноги и стыдливо прикрывая ладонями причинное место. – Нас вы можете не стесняться. – усмехнулся доктор, протягивая ему стакан с водой. – Нас вы не испугаете – здесь все мужчины. Да и пугать вам пока особенно нечем. – Доктор усмехнулся. – А покойникам вообще стесняться не положено. Практиканты, напряженно смотревшие на странного мальчика, заулыбались, переглядываясь. – Я не покойник, я живой… – Пейте, пейте… – Доктор Абель вновь обернулся к практикантам: – Житовицкий, голубчик, сходите за старшим дежурным по моргу. И одежду какую-нибудь там прихватите. Халат хотя бы. – И часто подобные штуки с тобой случаются? – по-польски спросил доктор Абель, внимательно разглядывая Волика. Тот сидел напротив за столом, пил чай и жадно поедал бутерброды с колбасой и сыром, горкой лежавшие на тарелке. – Иногда бывает… – Волик тоже отвечал на польском, но иногда примешивал русские слова. – И сколько времени ты спишь вот так? – Говорили, дня три-четыре… – Волик прикончил очередной бутерброд и взял с тарелки следующий. – Это называется летаргический сон, тебе говорили? – Говорил как-то ребе… я не знаю… – Ты говорил, из Гора-Кальварии родом? Сбежал, что ли? – Сбежал… – Отец-мать били? Жили плохо? – вежливо допрашивал доктор Абель, глядя, как Волик поглощает бутерброды и запивает их сладким чаем. – Нет, они меня любили и брата с сестрами любили. Очень бедно жилось. Отец сказал, что четверых он не может прокормить… – Тебе сказал? – Нет, он маме говорил… – А ты подслушал… – улыбнулся доктор Абель. – Я не нарочно… я просто видел его желание, чтобы я пошел в хедер или вообще уехал. Он сказал, если не пойду в хедер, он меня из дому выгонит. Вот я и решил уехать… – Видел желание? – удивленно переспросил доктор Абель. – Ты умеешь видеть желания? – Иногда… не знаю, как сказать… я их, может быть, чувствую… – Интересно, интересно… – вновь улыбнулся Абель и закурил папиросу на длинном мундштуке. – Любопытный ты мальчик… весьма любопытный… Ну-ка, попробуй, почувствуй… или угадай… какое у меня сейчас желание будет? Ну как, попробуешь? – Попробую… – Волик перестал жевать бутерброд и уставился на доктора серьезными глазами. Доктор долго смотрел ему в глаза, потом отвел взгляд и уставился в пол. Волик поднялся из-за стола, прошел к двери и нажал кнопку выключателя – в комнате вспыхнул электрический свет. – Потрясающе, – восхищенно проговорил доктор Абель. – Как ты понял? – Не знаю… – Волик вернулся к столу, взглянул на Абеля. – Можно мне еще бутерброд? – Ешь, конечно, ешь! – Доктор подвинул к нему поближе тарелку. – Как вы думаете, меня с работы не прогонят? Ведь я столько времени не приходил. Начальник почты очень строгий дядечка. – А тебе и не надо туда ходить, – решительно сказал доктор. – Мне надо работать, а то будет не на что купить хлеба, – ответил Волик. – И жить мне тоже негде. – Будет у тебя другая работа, Волик. А жить пока будешь у меня. Нравится тебе здесь? Они сидели в кабинете доктора. Волик обвел глазами стеллажи со множеством книг, фотографий и небольших бронзовых и гипсовых статуэток, широкий кожаный диван, просторный письменный стол на двух тумбах, красивую настольную лампу на бронзовой подставке, старинные часы в корпусе из красного дерева, висевшие на стене. – Нравится… – Вот и живи, – улыбнулся доктор Абель и закурил папиросу, пыхнув дымом. |