Онлайн книга «Штрафбат»
|
Бредунов проводил его изумленным взглядом: — Откуда у вас священник взялся? — спросил он с улыбкой. — От сырости, — ответил Твердохлебов. — Ты не удивляйся, капитан, у нас тут, как в Ноевом ковчеге — каждой твари по паре. Утром к батареям притопали двадцать штрафников во главе с Балясиным. Балясин козырнул молоденькому старлею: — Прибыли вам в помощь. По приказанию командира батальона бывшего майора Твердохлебова Василь Степаныча. — Располагайтесь, ребята, — радушно улыбнулся старлей, глядя на священника. — А это чудо откуда? — Так и знал, что спросит, — прогудел отец Михаил. — Ты что, священника никогда не видел? — Видел, конечно. На гражданке. В мирной, так сказать, жизни. Но вот на фронте… — Значит, пришла пора и нам на фронте объявиться. Еще что спросишь? — Ничего, — вновь обезоруживающе улыбнулся старлей. — Зовут меня Игорь. Надо по четыре человека на орудие. Чтобы бесперебойно снаряды подносить. Кто у вас старший? — Я буду за старшего, — сказал Балясин. — Вот и распредели. Артиллеристы сидели в укрытии, уплетали тушенку с хлебом. Рядом со старшим сержантом лежала на телогрейке гитара. Приподняв маскировочный полог, заглянул Леха Стира, стрельнул глазками туда-сюда, спросил: — Расчет третьего орудия первой батареи? — И первого, и второго, и третьего тоже, — отозвался один из артиллеристов. — Значит, мы к вам, кореша. Давай сюда, мужики. — Стира спустился в укрытие. — Ого, и гитара есть? Шикарно живете, мужики: тушенку лопаем, под гитару поем. — И пляшем, — добавил другой артиллерист. — Закусить не желаешь? — И он протянул Лехе банку с тушенкой и алюминиевую ложку. — Не побрезгуешь? — Да ни в жисть. — Леха схватил ложку, стал выскребать остатки тушенки. Следом за Лехой вошли Савелий Цукерман, Сергей Оглоблин, Родион Светличный. Последним в укрытие спустился отец Михаил, и у артиллеристов челюсти поотваливались. — Только не задавать вопросов, откуда взялся священник, — предостерегающе поднял руку отец Михаил. — У меня рога скоро вырастут от этих вопросов. Двое артиллеристов засмеялись. Потом один сказал: — Молиться будем? — Это кто как желает, — ответил отец Михаил. — Только молитва, идущая от души, доходит до Господа… — Он увидел гитару и потянулся к ней. — Ну-те-ка, ну-те-ка… — Отец Михаил взял гитару, провел пальцем по струнам и сразу стало понятно, что священник — опытный гитарист. — Святой отец, вы и на гитаре бацать можете? — спросил Леха Стира. — Могу, заблудшая твоя душа, могу… — Нет, вы поняли, фраера, что значит наш, советский священник, а? — торжествовал Леха. — Что желаете услышать? — спросил отец Михаил. — «Мурку» давай! — потребовал Стира. — «Мурку» тебе исполнять будут на малине, куда ты попадешь, если жив останешься, в чем я сильно сомневаюсь, дитя мое, — ответил отец Михаил и запел: В час роковой, когда встретил тебя, Трепетно сердце забилось во мне, Страстно, безумно тебя полюбя, Был я весь день, как во сне. Сколько счастья, сколько муки, Ты, любовь, несешь с собой. В час свиданья, в час разлуки Дышит все тобой одной… Голос у отца Михаила был красивый, и пел он почти профессионально. И хозяева, и гости невольно заслушались. А отец Михаил вдруг сменил ритм и зачастил, хитро подмигивая солдатам: А на последнюю да на пятерку найму я тройку лошадей И ямщику я дам на водку пять серебряных рублей! Кого-то нет, чего-то жаль, и чье-то сердце рвется вдаль, Я вам скажу один секрет — кого люблю, того здесь нет! Поверх рясы на отце Михаиле была надета телогрейка, ноги в разношенных кирзовых сапогах. Из-под расстегнутой телогрейки сверкал большой крест на серебряной цепи. Вид он являл собой весьма живописный. Особенно когда запел с трагическим выражением лица: Шутила ты безжалостно, жестоко, А я рыдал, припав к твоей груди, Но все прошло, а прошлое далеко, Забудь его и прежних дней не жди! Не жди же ты ни жалоб, ни упрека, Не жди мольбы о ласках и любви. Ведь все прошло, а прошлое далеко, Забудь его и прежних дней не жди… Отец Михаил прихлопнул струны ладонью и перестал петь. Ему дружно зааплодировали. — Где ж ты так на гитаре бацать наблатыкался, святой отец? — восторженно спросил Леха Стира. — На каком же мерзопакостном языке ты разговариваешь, заблудший сын мой, — поморщился отец Михаил. — Как это? На русском! — пожал плечами Стира. — О, несчастный русский язык, — вздохнул отец Михаил. — А ты на каком трекаешь? — обиделся Стира. — Евангелие свое бубнил, ну ни хрена я не понял. Не пожелай жены ближнего! А если я желаю? Вот влюбился в жену ближнего и нет хода обратно — как тогда быть? — Пойди и удавись, сын мой, — посоветовал священник. — A-а, толком и сказать нечего! — обрадовался Стира. — Не пожелай добра ближнего! А я всю жизнь добром ближнего и кормлюсь, как тогда мне быть? — Пойди и еще раз удавись, — усмехнулся отец Михаил. — Или, не ровен час, тебя удавят. — Пусть попробуют, — тоже усмехнулся Стира, но усмешка была зловещая. — На всякую хитрую гайку есть болт с винтом… — Ты стрелять-то умеешь, батюшка? — спросил артиллерист-лейтенант. — Не тревожься, лейтенант. Еще Сергий Радонежский говорил, что православный монах всегда должен быть готов выступить на защиту отечества. Я, дорогой лейтенант, еще в Гражданскую стрелял. — Ого! — улыбнулся лейтенант. — За кого же, за белых или за красных? — За белых, естественно. — Почему же «естественно»? — Да потому что, товарищ лейтенант, красные священников стреляли аки бешеных собак. И вешали. К примеру, моего отца, священника, повесили прямо на звоннице. И церкви взрывали. И как вы думаете, за кого я должен был пойти воевать? — Понятное дело… — Лейтенант озадаченно поскреб в затылке, глянул на солдат. — А потом как же вы?.. — Потом я ушел служить в церковь, где и служу по сию пору. Интересуетесь, почему меня не расстреляли или не посадили? Не всех же постреляли… кого-то Бог и миловал… — Интересная биография, — усмехнулся лейтенант. — Лучше сказать — поучительная, — ответил отец Михаил. — Ничего, святой отец, — ободряюще проговорил ротный Балясин. — Тут есть биографии более поучительные. |