Онлайн книга «Штрафбат»
|
— …Ну так что же нам с тобой делать, Твердохлебов? — спрашивал следователь Курыгин, постукивая концом карандаша по столу. — Повеситься хотел? Что, совесть замучила? — Замучила… — ответил Твердохлебов, не поднимая головы. — А ты облегчил бы совесть — взял бы и написал все чистосердечно. — Нечего мне писать… Дверь в кабинет беззвучно отворилась, и вошел генерал-майор НКВД Чепуров. Следователь вскочил, как ужаленный, затараторил: — Товарищ генерал-майор, следователь Курыгин… — Садись, садись, — вяло махнул рукой Чепуров и, пройдя к столу, сел сбоку, положил локоть на стол, буркнул: — Продолжайте… — Не хочет писать признание, товарищ генерал-майор. Уперся, и ни в какую. — Ты зачем удавиться хотел? — вдруг спросил генерал. — Трибунала испугался? — Чего его бояться? Больше смерти все равно не присудит. — Тогда зачем? — А не хочу виноватым из жизни уходить. Уж лучше самому себе приговор вынести… Да и жить больше незачем. — А раньше зачем жил? — опять спросил Чепуров. — Воевать надо было. Затем и жил. — Больше незачем? — Жену обнять мечтал, сына… — Твердохлебов отвечал, не поднимая головы. — Сломали вы меня. Больше ничего не хочу… Смерти хочу… — У нас, Твердохлебов, и смерть заслужить надо, — усмехнулся генерал Чепуров. — Разве не заслужил? — дрогнувшим голосом спросил Твердохлебов. — Показания чистосердечные писать не хочешь, значит, не заслужил, — неожиданно встрял в разговор следователь. Генерал сердито глянул на него. — Напраслину писать не буду, — тихо покачал головой Твердохлебов. — Так стреляйте… — Этого я тебе, Твердохлебов, обещать не могу, — проговорил генерал Чепуров, — это вряд ли… А вот воевать пойдешь, это я могу тебе обещать. Воюй… Там и смерть тебя найдет, если судьба. Твердохлебов поднял голову, взглянул на генерала — он не верил и не понимал, что сказал ему сейчас этот генерал НКВД. — Не понял, гражданин генерал, что вы сказали. Следователь тоже не понял — оторопевшими глазами смотрел на генерала и не решался спросить. — А то и сказал. Возвращайся в штрафной батальон. Рядовым. Там уже новый комбат назначен. Воюй. Твердохлебов медленно встал, опустил руки и, проглотив ком в горле, прохрипел: — Есть воевать… — Оформь документы, как положено, — глянул на следователя Чепуров. — И ему документ выдай, что следствие прекращено. — Но, товарищ генерал-майор… — начал было следователь, однако генерал перебил его, приказал: — Ну-ка, Твердохлебов, выйди. Едва Твердохлебов закрыл дверь, как генерал грохнул кулаком по столу и заорал: — Я тебя, блядь, за Можай загоню! Намастырился липовые дела стряпать! Запомни, еще одно такое дело — я тебя угроблю! Сам в штрафбат пойдешь! Там с тобой уголовники быстро разберутся! — Есть, товарищ генерал. — Кто на него материал собирал? — Начальник особого отдела дивизии генерала Лыкова майор Харченко, товарищ генерал, — быстро отвечал следователь. — Тоже падла хорошая! — рявкнул Чепуров. — Недаром трупоедом прозвали. Генерал вышел в коридор, тяжело дыша, глянул на Твердохлебова: — Слышал? — Слышал… — Ладно, пошли. Из медсанбата полка раненые грузились в две полуторки. Санитары несли на носилках лежачих, одноногие хромали сами, опираясь на костыли и палки. Савелий Цукерман разговаривал со знакомым водителем — младшим сержантом, молодым вихрастым парнем. — Как житуха-то? — Как в сказке, Толян, чем дальше, тем страшнее. — Ха-ха-ха! А ты до сих пор в штрафбате? — Спроси, чего полегче… Честно говоря, разницы никакой, только кормежка хуже. — Кормежка везде хреновая — каша и каша. Мародерим, где придется… — Толян, их в полевой госпиталь или куда? — В полевой госпиталь армии, — лениво отвечал младший сержант. — Тяжелых потом дальше отправляют, по городам, а легких и средних у нас выхаживают. — Отвезете, потом куда? — Да сюда же! Раненых знаешь сколько? Возить — не перевозить. — Толян, будь другом, возьми меня? А утром я с тобой обратно вернусь. — Не могу. — Почему? — Не положено. — Да кто узнает-то? Я в кузов с ранеными заберусь, кто меня там увидит? — А патруль остановит, проверять начнет? Кому отвечать? — Да у меня вон ранение в голову еще не зажило, посмотри! — Савелий встал на подножку, сдернул пилотку и сунул голову под нос младшему сержанту, показывая выбритый кружок со шрамом. Еще не сошли с кожи следы йода. — Ладно, садись. Но в случае чего я тебя не знаю, сам без спросу залез. — Спасибо, друг! — Савелий кинулся к кузову, легко перемахнул через невысокий борт и смешался с ранеными. Темнело, и водители включили фары, грузовики, ревя моторами, тронулись, покатили, переваливаясь на буграх и колдобинах и ныряя в дорожные ямы. Савелий сидел в кузове на корточках, держась одной рукой за борт, и его мотало из стороны в сторону, то и дело стукался плечами о плечи соседей. Сквозь рев моторов слышались стоны раненых, ругань, протяжные крики: — Пи-и-ить! Дайте попи-и-и-ить, братцы! — Водички-и! Глоток, братцы! — Терпи, браток, скоро на месте будем! Терпи, говорю! — Помираю, господи-и-и! Пи-и-ить дайте! Глымов, Леха Стира и Чудилин шли ходами сообщения. Ночной мрак окутывал их, идти приходилось почти на ощупь. Время от времени Леха, шедший впереди, коротко посвечивал перед собой фонариком, бормотал сам себе: — Кажись, сюда сворачивал… да, вроде сюда… — Долго еще? — спросил за спиной Глымов. — А хрен разберет… Изрыли всю землю, как кроты: заблудиться — раз плюнуть… — Припремся прямо к фрицам в окопы — здрасте, не ждали? — усмехнулся Чудилин. — Давайте в картишки скинемся под интерес! — подхватил Леха Стира. — Ты давай ногами резвее двигай, катала хренов, — ругнулся Глымов, — идем уже черт знает сколько… — О! Стоп, браточки, кажись, тута… — Леха Стира остановился, посветил фонариком: — Вон поворот, а за ним — яма и… дверь там… Все трое перекинули автоматы наизготовку. Глымов еще зажал в руке лимонку, шепнул: |