Онлайн книга «Мама, я люблю тебя»
А на холме рядом с нашим домом на Макарони-лейн тоже всегда было что посмотреть. Там было имение в двадцать акров с большим домом для владельцев и маленьким — для сторожа. У них было шесть лошадей, они ездили на этих лошадях за оградой или вверх-вниз с холма на холм. Еще у них было стадо черномордых овец, а с овцами всегда ходили несколько ягнят. Можно было услышать, как они говорят: бэ-э-э. Еще у них были две собаки колли, они пролезали под проволочной загородкой и приходили в гости к ребятам на Макарони-лейн. Даже лошади подходили частенько к загородке, останавливались и смотрели на ребят, и мы тоже на них смотрели. А еще у них было шесть коз, которых они привязывали пастись, где хорошая трава. Козы тоже переставали есть, чтобы посмотреть на ребят. Еще был смешной и горластый мальчик, которого звали Нед Гейдж. Однажды он увидел, как козы стоят и смотрят на десять или одиннадцать индюшек (хозяева купили их ко Дню благодарения). Стоят себе и смотрят на индюшек и слушают, как те разговаривают и кулдычат. Нед Гейдж остановился у самого конца Макарони-лейн и стал смотреть, как козы смотрят на индюшек. — Знаешь, что козы говорят про индюшек? — спросил он. — Они говорят: «Какие странные козы!» А в другой раз, когда Гейл Донни, еще совсем малышка, завопила: «Змея, змея!» и все побежали, куда она показывала, и увидели червяка, Нед Гейдж подошел и сказал: — Отойдите, она ядовитая. Он поднял червяка с земли, и девочки завизжали и припустились бежать. И тогда Нед Гейдж сказал: — Это если ее съесть — но я ее есть не буду. Он сделал пальцем ямку в земле и положил туда червяка. А как мы на Макарони-лейн катались на коньках! Как на велосипедах ездили! Как бегали! Как скакали через веревку! Как играли в классы! Я всегда-всегда помню Калифорнию. В середине августа в Нью-Йорке был ураган — не в самом Нью-Йорке, а рядом. Через день или два пошел дождь, кое-где он был такой сильный, что реки вышли из берегов и во многих городах на улицах бурлили потоки воды. Были большие убытки, и я слышала, что несколько человек утонули. Мне было жаль их, но я была рада, что утонула не я. Я бы страшно не хотела утонуть. Мне даже подумать страшно, что кто-нибудь может утонуть. Это так ужасно, и мне хотелось бы, чтобы это не случалось ни с кем живым. В первую неделю сентября в Нью-Йорке стало чуть-чуть прохладнее. Майк Макклэтчи начал просматривать актеров, которые хотели получить какую-нибудь из оставшихся ролей. Он их просмотрел сотни, потому что так всегда делается: когда актеры и актрисы слышат, что кто-то ставит новую пьесу, они идут к нему. Для пьесы нужно было девять человек, но Майк Макклэтчи сказал, что просмотрел больше девятисот. Однажды утром, когда он просматривал актеров, мы с Мамой Девочкой побывали у него, и все помещение было переполнено людьми, самыми разными. Их вид меня очень расстроил. Не знаю почему, но я почувствовала себя почти больной. Они толпились там, некоторые сидели, но большинство стояли, и что-то было неладно. Они хотели чего-то, страшно хотели, но были почти уверены, что ничего не получат, и было очень грустно. Когда я была маленькой, я заболела однажды, и я хотела чего-то, только сама не знала чего. Мой отец сидел у моей постели и разговаривал со мной. — Я хочу, — сказала я. — Знаю, Сверкунчик. — А чего я хочу? — Всего, Сверкунчик. — А это можно? — Можно. — Когда? — Как только ты выздоровеешь. — Сейчас? — Не сейчас, но скоро. — Завтра? — Завтра — обязательно. — А что это — все? — Ты сама. Ты получишь себя назад, как только выздоровеешь, и забудешь даже, что себя теряла. Это и будет все. — Так все — это я сама? — Да, Сверкунчик. А больше ничего и нет. — Но ведь я у себя есть всегда. — Только не сейчас, потому что сейчас ты больна. А когда человек болеет, он теряет себя — но очень ненадолго, тебе хочется всякой всячины, хочется всего, но по-настоящему нужна тебе только ты сама — и любовь. Ты и любовь — это и есть все, а ведь я люблю тебя, Сверкунчик. Потому, наверное, я и почувствовала себя больной, когда увидала людей в приемной Майка Макклэтчи. Я видела, что они чего-то хотят, и не могла им дать этого. Терпеть не могу, когда кто-то чего-то хочет и не может этого получить. Мне стало стыдно, когда я увидела, как они сидят, стоят — и все ждут чего-то. Как больные в постели — но только не было отца, чтобы сесть рядом, взять их за руки и сказать, что скоро они будут здоровы. Оттого, что чего-то хочешь, делается больно, так больно не бывает больше ни от чего. По мне, так лучше обойтись и не хотеть. Ведь все равно у меня есть я сама и много времени впереди. Хелен Гомес сразу послала нас в кабинет к Майку, и Мама Девочка сказала ему: — О, Майк, как бы мне хотелось, чтобы вы дали работу им всем. — Мне бы тоже хотелось, — ответил Майк, — но ведь сделать это я не могу. — Тогда хоть не заставляйте их ждать. — Они скорее предпочтут ждать, чем увидеть, как я выйду из кабинета и сразу всем откажу. Кстати, Кэйт собирается на несколько дней уехать за город и считает, что вам обеим тоже не мешало бы отдохнуть. Куда бы вы хотели поехать — с тем, чтобы вернуться в воскресенье вечером? У вас будет почти четыре дня. В понедельник мы начинаем читать полной труппой — в девять утра, здесь. Так куда? В Атлантик-Сити? В Коннектикут? — В Париж, — ответила я. Майк Макклэтчи засмеялся и сказал: — О нет, не так далеко, пожалуйста. — Вообще говоря, — сказала Мама Девочка, — я хотела бы остаться в Нью-Йорке и походить по театрам. — Не надо. От театров, пожалуйста, держитесь подальше. Я знаю, что говорю. Я хочу, чтобы ни вы, ни Сверкунчик ни на какие спектакли не ходили. У вас появятся разные мысли, а это совсем не нужно. — Вы уверены, что появятся? — спросила Мама Девочка. — Абсолютно. Кэйт очень довольна всем, как оно есть, и я тоже, так что в театр не ходите. — Что я действительно люблю, — сказала Мама Девочка, — так это ездить, но ведь у меня нет машины. — Найму, — сказал Майк. — Будет в гараже отеля. Шофер вам нужен? — Я об этом не думала, но как упоительно было бы просто сидеть на заднем сиденье и ехать далеко-далеко, а вечером возвращаться домой. — Значит, машину с шофером, — сказал Майк. — Позабудьте о пьесе, позабудьте обо всем на свете. Посвятите четыре дня отдыху и развлечениям. — Тогда каждый день мы будем устраивать пикник. — Прекрасно, — сказал Майк. — Что еще нужно? |