
Онлайн книга «Перуновы дети»
![]() Волчьего окраса пёс, заметив чужака, метнулся из будки и, встав лапами на перекладину ворот, залился лаем. Фигура распрямилась, держа в руках миску с клубникой. Чёрные курчавые волосы и борода, уже чуть тронутая проседью, карие внимательные глаза. – Бог в помощь, Андрюша! – окликнул пришедший. Оставив миску под навесом, хозяин приблизился к калитке, и почти сразу глаза его вспыхнули радостным изумлением. – Славка! Чумаков! Неужто ты? Они обнялись, потом отстранились, разглядывая друг друга. – Ты почти не изменился, такой же изящный, наверное, в выпускной костюм ещё влезаешь? – пошутил Андрей. – Зато ты вон какой солидный. У вас что же, сан обязывает иметь представительный вид? – окидывая мощную фигуру священника в чёрном подряснике, отвечал Вячеслав. – Нас Господь Духом своим питает, оттого и тело здраво. Ну, давай, проходи, коль пожаловал! – довольно гудел своим тренированным басом отец Андрей, напирая на «о». Прикрикнув на собаку, повёл гостя в дом. Вошли в комнату, и Чумаков опять ощутил волнение: многие предметы находились на своих местах, воскрешая воспоминания из далёкого детства-юности. Эти книжные полки они когда-то делали вместе, обжигали паяльной лампой «под старину», покрывали лаком. Чумаков осторожно провёл рукой по дереву: сколько оно впитало их молодой энергии, споров о жизни и будущем. На стенах несколько картин, в основном иконопись. – Твои? – кивнул Вячеслав, когда Андрей появился из кухни, собирая на стол. – Мои, только давнишние. – А теперь что же, не пишешь? Помнится, у тебя в десятом классе даже выставка персональная была… – Почти не пишу, нет времени. Они обменивались короткими фразами, когда Андрей появлялся то с глиняной миской, наполненной домашними соленьями, то с горкой аккуратно нарезанного хлеба, то с рюмками и тарелками. Чумаков продолжал осматривать комнату. Задержал взгляд на книгах: Спиноза, Геродот, Гегель, Конфуций. Рядом с философами древности книги по теологии, философии, истории религий, богословию: Флоренский, Бердяев, Соловьёв, Фома Аквинский, Ригведа и жизнеописания Отцов Церкви, дореволюционное издание серии «Жизнь замечательных людей» и Библия – огромная масса человеческих знаний, которой в своё время питался ненасытный мозг его друга. – А что у тебя на полке сейчас стоит? – перехватив взор, спросил Андрей. Вячеслав понял смысл вопроса. – Словари стоят, справочники, пособия по языкам, анатомии, психологии, биоэнергетике, рукопашному бою, восточным и западным единоборствам, индийской йоге. А ещё Толстой, Куприн, Чехов, Стефан Цвейг и Карел Чапек, сборники приключений, книги о разведчиках… – А детективы? – уточнил Андрей, венчая накрытый на скорую руку стол красивой бутылкой и жестом приглашая Чумакова. – Не угадал, – улыбнулся Вячеслав, усаживаясь. – Люблю живую мысль, а не накрутку сюжета с трупами, стрельбой и единственным вопросом: кто убийца? Тем более что хороших детективов мало, в основном выдумки непрофессионалов. Отец Андрей между тем наполнил рюмки тёмной жидкостью, привычно осенил крестным знамением трапезу на столе: – Ну, приступим, благословясь! Чумаков поднял свою рюмку, поднёс ближе, вдохнул аромат и пригубил, смакуя. Отец Андрей подмигнул: – Узнаёшь напиток-то? – Как не узнать! – развёл руками Вячеслав. – Вишнёвая наливка. Помнишь, как мы в восьмом классе напробовались, потом от родителей влетело… Кстати, а где твои? Андрей опустил глаза. – Мама умерла позапрошлым летом. Упокой Господи её светлую душу! А у отца сердце прихватило, в больнице сейчас, я потому и приехал… – Извини, – поник Чумаков, – я не знал… – Все мы гости в этом мире, – ответил отец Андрей. Говорили, вспоминали, иногда замолкали в раздумье. Вячеслав кивнул на старенькую гитару на стене: – Та самая? Андрей в юности хорошо играл и пел. Во всяких вылазках на природу у Андрея было одно общественное поручение: взять гитару. А вечером потрескивающий костёр на берегу реки, взмывающие в чёрное небо искры, вслед которым летят, смешиваясь с гитарными переборами, искренние и задушевные песни. – А помнишь, – продолжал Вячеслав, – как мы втроём: ты, я и Маша Свирина – активисты кружка биологии – ездили летом в заповедник бобров считать? – Ещё бы, – грустно улыбнулся отец Андрей, – ты с Машей целовался на корме лодки, а я молча грёб. И как только моё сердце не лопнуло, потому что Маша была первой девушкой, в которую я влюбился… – Ты? Влюбился в Машу? – ошарашенно уставился на него Вячеслав. – А почему об этом никто не знал, тем более я? – Дело прошлое, – махнул рукой Андрей, – теперь уже можно признаться. Потом я встретил свою настоящую судьбу. Растим троих детей. А ты как? Чумаков махнул рукой: – А я ещё не встретил… – Пора уж! – прогудел Андрей. – Что за жизнь без семьи? – Ну, может, с твоего благословения этот вопрос решится! – отшутился Вячеслав. Потом ближе придвинул стул и положил руку Андрею на плечо. – Чёрт побери! – забывшись, проговорил он. – Кажется, что в наше время всё было проще и чище. Удивительно, но даже те, с кем мы вздорили когда-то, вспоминаются с теплотой. А вот шёл сейчас по улицам, знаешь, что почувствовал? Запахи! Та старая булочная за углом, как повеяло знакомым хлебным духом, внутри всё взбудоражилось! Всё здесь пахнет по-особенному, духом воспоминаний, что ли… – Ты недавно вернулся издалека? – вдруг в упор спросил отец Андрей. Чумаков разом осёкся, и нависла пауза. – Слышал, слышал, где ты работаешь, – продолжил духовник. – По правде говоря, представлял тебя преподавателем или юристом – адвокатом там, или прокурором… – А я, Андрюша, был уверен, что ты станешь знаменитым учёным-биологом или историком, археологом, художником или писателем, в конце концов! – Ты прав, – карие чуть выпуклые глаза отца Андрея стали серьёзными, – три стихии человеческого бытия влекли меня с детства в равной мере: наука, писательство и церковь. Я решил соединить все три пути в один… – Ну и как, получается? – Не всегда. Порой бывает так тяжко, что кажется, не хватит сил. Но всякий раз я обращаюсь к Господу, и Он укрепляет и поддерживает. А вот как вы, неверующие, можете существовать без Всевышнего в сердце, этого я не могу понять… – Есть и у нас, Андрюша, внутри такой стальной стержень, который не даёт согнуться перед разными обстоятельствами. Лукавая искорка блеснула в очах отца Андрея. – Этот стержень, друг мой, именуется проще – Душа… |