Онлайн книга «Легкая поступь железного века»
|
Картины не столь уж давнего прошлого будоражили память. Старый дом на Мойке. Отец — преданный сотрудник Императора Петра, выполняя желание Его Величества, отстраивался в молодой столице сразу в камне, и весело росло крепкое строение средь деревянных домишек. А потом… этот страшный день, когда, с беззаботной легкостью спускаясь по лестнице из чердачного помещения, Петруша, пятнадцатилетний мальчишка, увидел, что отца несут в комнаты на руках… Дворня перепугана, женщины ревут, а верный слуга Софроний трясется всем телом. Петруша рванулся вниз, едва не слетел на пол: — Отец! — Петр Григорьевич! — Софроний вскинул к нему дрожащие руки, словно молил барчука о помощи. — Что ж это, барин-то наш… — Батюшка!! Отец не отвечал. Петруша и не понял, что теряет сознание. А когда очнулся, у отца был уже священник, а лекарь-немец только разводил руками. — Что?! — закричал Петруша. — Все в воле Всевышнего, — вздохнул немец. — Но что же это?.. разбойники? Поединок?! — Никто ничего не знает. Вышел священник. Петруша так и кинулся с вопросом: — Как отец? — Кончается, — сурово и беспощадно ответил батюшка, а юный Белозеров, захлебываясь от рыданий, прежде чем поспешить к отцу, все-таки спросил: — Что же случилось? — Тайна исповеди нерушима… Отец благословил его. Последними словами его были: — Не вини никого. Петр никого и не винил, он так и не понял, что произошло. В пятнадцать лет он остался круглым сиротой, так как мать умерла еще при родах. И все, что происходило после, вытекало, как река из истока, из этого тяжкого дня — так как Петр решил стать достойным преемником отца, дабы не посрамить его памяти. Сейчас воспоминания кружились пестрыми обрывками в его душе, как сморщенные листья по осени. Смольный дворец. Петруша на коленях перед скромно одетой красавицей с добрым и свежим лицом, сбиваясь от волнения, умоляет: — Прикажите только… Я — все для Вас… Как отец мой верно служил родителю вашему, так и я… Время самое удобное, Ваше Высочество. «Она» — при смерти! Красавица даже жмурилась от страха: — Что вы, Петруша, разве можно такое говорить?! Запытают… Но тогда он не боялся. Не боялся, потому что не представлял, что его и в самом деле втолкнут в серый склеп… Суровое, немолодое лицо в блеклом свете сальной свечи. Скрипит писарь пером, Петруше кажется — зловеще… — Петр Белозеров, сержант лейб-гвардии Преображенского полка, не поведаете ли нам, сударь, по какой такой надобности зачастили вы в Смольный дворец? Он, конечно же, все отрицал, и ни показная ласковость генерала Андрея Ивановича Ушакова, ни привычно-служебная жесткость его не вытянули из Петруши ответа. И начался кошмар… Белозеров до сих пор не мог забыть ошеломления от дикой боли при хрусте собственных костей… Рассказывать это Маше? Нет-нет! Потом Петр долго мучался: кто предал его? Кто настрочил донос, о котором уклончиво упоминал на допросе генерал Ушаков?.. Маша спала. Пригревшись в кресле, она сама не заметила, как задремала. Бледная рука бессильно свесилась с подлокотника. Петруша поцеловал эту руку с не меньшим благоговением, чем когда-то — пухлую ручку ясноглазой принцессы… Утром Петруша, прикорнувший в другом кресле, нашел на коленях написанную по-французски записку. «Милый Петр Григорьевич! Я знаю, что на свете нет человека лучше, добрее и благороднее Вас. Что бы ни случилось, я буду всегда помнить об этом. Простите и прощайте». Подписи не было. Петр встал, в волнении прошелся взад-вперед, ероша длинные светлые волосы, а потом решительно вышел из комнаты… Гриша ходил по дому гоголем. Он больше не был конюхом, став при барине чем-то вроде камердинера, а по сути проводил жизнь бездельную. Ключница Таисья терпеть не могла барского любимца, и, столкнувшись с ним в это утро, с явной радостью выпалила: — Чего нос задрал, разгуливашь, словно барин? Аль Машку свою высматривашь? — Не твого ума дело! — Ишь! Петух распетушился! Так она к тебе и побежит, жди! Про их светлость нонче другие имеются, не тебе, рылу чумазому, чета! — Придержи язык свой змеиный, баба злющая! Я своего не упускаю. — Жди, дурень! Дождешься конца света. Девка-то твоя сегодня еще до зорьки из покоев барина молодого, гостя нашего драгоценного, выбежала. Гришка так и поперхнулся. — У-у, сорока, пустолайка… — Почто меня бранишь, глаза твои бесстыжие! Ты у Марфутки спроси. Барышня-то наша небось думала, что никто и не приметит, а Марфушка-то ранее ее поднялась… Гришка рванул ключницу за воротник. — А-а-а! — завопила баба. — Ну, стерва! — сверкал страшенными глазами Гриша. — Ежели ты набрехала!.. И бросив Таисью, помчался прямехонько к Степан Степанычу. — Беги, беги! — зубоскалила ему вслед быстро отошедшая от испуга Таисья. — Да не забудь опосля у крали своей расспросить, каково ей с барчонком любилось. Петр едва ли не силой ворвался к Любимову. Тот смерил его таким взглядом, что Белозеров растерялся на миг. — А-а-а, друг драгоценный, — странным тоном поприветствовал хозяин, — за какой такой надобой пожаловали? — С просьбой я к вам, Степан Степанович. Продайте мне вашу крепостную! Любимов усмехнулся. — Какую угодно? — Ее зовут Мария. — Ах, вот оно что! Машенька наша вам приглянулась. А позвольте полюбопытствовать, Петр Григорьевич, на что она вам? — В горничные для невесты моей, — не сморгнув, солгал поручик. Любимов посмотрел на него с откровенной насмешкой. — Шутки шутить изволите, сударь? — О чем вы? — Мне все известно, Петр Григорьевич! — меняя тон, почти закричал Любимов. — Стыда у вас нет! Знайте же, что Машку эту я час назад отправил с верным мне человеком в отдаленную свою вотчину, а вас, друг любезный, попрошу сей же час покинуть мой дом. — Вы лжете, она здесь! — Э, как взъерепенились! Так уж сильно желаете эту девку в подарок невесте? Я объясняться с вами не намерен. Прошу вас немедленно отъехать. Петруша взял себя в руки. — Я так просто не уеду, сударь, — сказал он спокойно. — Я вызываю вас на поединок. Любимов с пару секунд глядел на него вытаращенными глазами, а потом громоподобно расхохотался. — Эге! Петушок молодой! Это вы там у себя, в полку, с петербургскими… Мы люди старые, дремучие, про поединки и не слыхивали. У нас все по-простому, по-дедовски: дал в рыло и пошел! |