Онлайн книга «Легкая поступь железного века»
|
— Пощадите! — Кто таков? — вопросил князь Мстиславский. — Бахрушина мы люди, Артамона Васильевича… — Как — Бахрушина? Что он, мошенник старый, гнездо разбойничье держит? — Мы крепостные его! — Ах вот как! Павел расхохотался. — А далеко пошел Артамон Васильевич! Ладно, поднимайся и проваливай! Бахрушину поклон. Разбойник, молодой парень, потрепанный и помятый, с трудом поднялся, держась за горло. — Мне теперь все одно… — пробормотал он. — Барин убьет, коли узнает, что я проболтался. — Не узнает. А вообще стоит убить тебя, сам ты душегуб! Не так ли? — Ох, барин… — Ладно. Натальюшка, ты здесь, родная? С тобой ничего не случилось? Она покачала головой, губы ее дрожали. — Там… — она показала рукой. — Там раненый… а может, уже умер. Я стреляла в него… — Умница! А как же было не стрелять-то. Я одного, вон, тоже уложил, а другого ранил легко — убежал. Ничего. Эй ты, стой! Куда побежал! Сейчас догоню и придушу. Живо, развязывай нашего кучера! А затем разберись, кто из сотоварищей твоих жив, и помоги им. Тебе Господь сейчас руку протянул, понял? Тот кивнул. Кажется, и впрямь понял. — Ни разу до этого, что ли, так вот не получали? — Ни разу, барин! — Ну и ну! Меж тем кучер, хоть и не вполне оправившийся от испуга, но дело свое крепко знавший, уже готов был продолжать путь. Павел усадил Наталью в карету. — Однако ты великодушен, — пробормотала она. — Любой на твоем месте попытался бы отправить этого молодца в острог… — На дознание? Может быть, на пытку? Натальюшка, сам пройдя через это, никому другому, кто б он ни был, подобного не пожелаю. — А… Бахрушин? Как же так? Ты ведь знаешь его? — Знал… — Так это ж родной дядя Петруши. То есть Белозерова Петра Григорьевича… — Как?! — Павел ахнул. — Жениха твоего бывшего, что ныне на дочери моей жениться собирается? — Да. — Однако… такого родства я дочери своей не желаю. Разобраться бы надо, что к чему… Впрочем, сейчас главное — на волю ее вызволить. — Скоро уж приедем. — Да, знаю… Мне ли сих мест не знать… Дивным образом получилось — Наталья с Павлом в двери, а отец Сергий — из дверей. И очень перепугался батюшка, когда высокий господин кинулся к нему, и вместо того, чтобы благословение попросить, начал душить его в объятьях. — Отец Сергий! Вы ли это, батюшка? — восклицал господин при этом. — А я-то думал, грешным делом, уж не потянули ли и вас на розыск, как меня тогда… — Павел Дмитриевич! — ахнул батюшка. — Дивны дела Твои, Господи! Живы! Уж вас-то никто и не чаял вновь увидеть. А вы живы! Слава Тебе, Боже! Да мне вон барышня сказывала, однако чтоб вот так вас встретить… ваше сиятельство… — Помниться, батюшка, Павлушей вы меня звали. — Так ты тогда и был Павлушей, а сейчас поглядите-ка… Где пропадать изволил? — Сперва в Сибири, потом в разбойники пошел, а затем — в монахи. — Шутишь? — отец Сергей недоверчиво покачал головой. — Ох, нет! — Да что ж мы в дверях чужого дома толкуем? Ты к Степану Степанычу, другу старому? — К Степанычу… По делу, да дело-то какое… Приеду к тебе, батюшка, исповедываться придется. — Так милости прошу! Прямо сегодня дела завершай, да на ночлег ко мне. Места у меня много… И вы, Наталья Алексеевна, не откажите, сделайте милость. Места на всех хватит. Давеча барышня Шерстова гостила… — Непременно, батюшка, непременно! А сейчас помолись обо мне и рабе Божией Марии. — Марии? — О Машеньке любимовской речь, — пояснила Наталья. — Вот как? — Она дочь моя, — тихо сказал Павел. У отца Сергия округлились глаза. Тут показался слуга, которого Наталья, пока Павел обнимался с батюшкой, послала к барину с докладом, и объявил, что Степан Степанович просит… — Все, Павлуша, не смею задерживать, — сказал отец Сергий. — А в гости жду сегодня непременно. — Благодарю, батюшка. Тогда и поговорим. Отец Сергий благословил обоих. В комнате Любимова находился Митя. В последнее время он почти не покидал больного, Степан Степанович и не отпускал его от себя. Казалось, что единственная душа живая, какую желал бы он при себе иметь, был юный иконописец. Обосновавшись в закутке в углу, там же устроив себе и постель, Митя постоянно был при Любимове и исполнял все его желания, научившись понимать их по жестам. Сам он по-своему привязался к больному, ухаживал за ним, читал ему каждый день Священное Писание и Псалтирь, рассказывал о монастырской жизни, так, как сам ее понимал. Любимов слушал очень внимательно. После этого тихо засыпал, а Митя в своем закутке принимался писать образ Архангела Михаила. Но просыпался Степан Степанович всегда в большом беспокойстве, что уж там ему снилось, неизвестно, но он жестом призывал к себе Митю, брал его за руку и долго с мольбой, с болью, и с каким-то вопросом смотрел ему в глаза. — Исповедываться вам как-либо надо, Степан Степанович, — тихо говорил Митя. — Душу облегчите, Бог знает, может, и послабление будет в болезни. А коли нет, все одно, как же это без исповеди-то? Пригласить отца Сергия? Любимов все молчал да хмурился, но вот, наконец, после очередных таких уговоров кивнул головой: пригласить! И бумагу жестами попросил, и принялся что-то выводить на ней подвижной правой рукой. Митя понял: грехов исповедание. Отец Сергий приехал поспешно и долго не выходил от больного. А когда вышел наконец, и Митя, вернувшись в комнату, вопросительно глянул на Любимова, то вновь увидел в глазах его слезы, но выражение лица Степана Степановича было уже иным — спокойным и умиротворенным. И как будто бы надежда во взгляде… Тут и появился Павел Дмитриевич. — Куда вы, сударь? — шепотом осведомился Митя, самовольно останавливая его в дверях. — От Степана Степановича только что вышел священник и… — Вот и хорошо, что священник, — оборвал Мстиславский, отстраняя Митю. — Пропусти его, Митенька, — услышал юный иконописец голос Натальи и поспешно обернулся на этот голос. — Это Маши касаемо, — продолжала Наталья. — Поклон тебе от нее… Тут уж Митя совсем растерялся. — Проводи меня в гостиную, — попросила его Вельяминова… Степан Степанович часто мигал, глядя на Мстиславского. Видно было, что он силится вспомнить, кто этот человек, лицо которого ему вроде бы знакомо, но вспомнить не получается. |