Онлайн книга «Тысяча осеней Якоба де Зута»
|
«Если бы у де Зута получилось, — думает Узаемон, — Орито тоже была бы дэдзимской женой…» Купидо приносит по бутылке каждому из обедающих. «И принадлежала бы одному, — растравляет себе душу Узаемон, — а не многим». — Я начал бояться, — говорит Секита, — что они забудут про такой замечательный обычай. «Это говорит моя вина, — думает Узаемон. — А если моя вина права?» Слуга — малаец Филандер следует за Купидо и откупоривает каждую бутылку. Ван Клиф встает и начинает стучать ложкой по стеклу, пока взгляды всех, кто за столом, не сосредотачиваются на нем. — Те, кто бывал на банкетах по случаю голландского Нового года под директорством Хеммея и Сниткера, должны знать о гидроголовом тосте… Арашияма шепчет Узаемону: «Что такое гидра?» Узаемон знает, но пожимает плечами, не желая пропустить слов ван Клифа. — Мы говорим тосты, один за другим, — объясняет Гото Шинпачи, — и… — …и пьянеем, и пьянеем, — рыгает Секита, — минута за минутой. — …который объединяет наши пожелания, — покачиваясь, провозглашает ван Клиф, — из которых и складывается… э-э… светлое будущее. Как требует обычай, каждый за столом наполняет бокал соседу. — Итак, господа, — ван Клиф поднимает свой бокал. — За девятнадцатое столетие! В зале многие повторят тост, несмотря на то что он никак не связан с японским календарем. Узаемон чувствует, что ему нехорошо и с каждой минутой становится только хуже. — Давайте выпьем за дружбу, — говорит заместитель директора Фишер, — между Европой и Востоком! «Как часто, — спрашивает себя Узаемон, — мне еще придется слышать все те же пустые слова?» Переводчик Кобаяши смотрит на Узаемона: — За скорейшее выздоровление дорогих друзей Огавы Мимасаку и Герритсзон-сана. И Узаемон обязан встать и поклониться старшему Кобаяши, зная, что тот попытается протащить своего сына через голову Узаемона сразу во второй ранг Гильдии переводчиков, когда старший Огава смирится с неизбежным и уйдет на покой с желанного поста. Доктор Маринус — следующий: — За искателей истины! Чтобы не придрались инспекторы, переводчик Иошио провозглашает тост на японском: — За здоровье нашего мудрого, всеми любимого магистрата. Сын Иошио — тоже переводчик третьего ранга, и отец возлагает на него большие надежды в связи с грядущими вакансиями. Голландцам он говорит: — За наших правителей. «Именно в такую игру надо играть, — думает Узаемон, — чтобы подняться в Гильдии». Якоб де Зут болтает вино в бокале: — За всех наших любимых, далеко или близко. Голландец ловит взгляд Узаемона, и они тут же отворачиваются, пока все повторяют тост. Переводчик все еще меланхолично крутит пальцами кольцо от салфетки, когда Гото откашливается. — Огава-сан? Узаемон поднимает глаза и видит, что смотрят на него. — Извините, господа, вино украло мой язык. Громкий хохот проносится по залу. Лица сидящих раздуваются и отдаляются. Шевелящиеся губы не соотносятся со словами. Узаемон успевает спросить себя, пока сознание покидает его: «Я умираю?» Ступени улицы Хигашизака скользкие от замершей слякоти и усыпаны костями, тряпками, опавшими листьями и экскрементами. Узаемон и кривоногий Иохеи поднимаются мимо лотка продавца жареных каштанов. От запаха желудок переводчика угрожает взбунтоваться. Не видя приближающегося самурая со слугой, нищий мочится на стену. Тощие собаки, осоеды и вороны дерутся между собой за отбросы. «Шузаи ждет меня на урок фехтования…» — вспоминает Узаемон… Молодая женщина на сносях продает на перекрестке свечи из свиного жира. «…но потеря сознания два раза в один день вызовет ненужные слухи». Узаемон говорит Иохеи, чтобы тот купил десять свеч: у женщины катаракты на обоих глазах. Продавщица свеч благодарит покупателя. Хозяин и слуга продолжают восхождение по улице. Из окна доносится мужской крик: «Я проклинаю тот день, когда женился на тебе!» — Самурай — сама? — безгубая гадалка зовет из полуоткрытой двери. — Кто‑то в Мире наверху нуждается в вашем участии, самурай — сама. Узаемон, раздраженный ее назойливостью, проходит мимо. — Господин, — говорит Иохеи, — если вы опять чувствуете себя плохо, я могу… — Не суетись, как женщина: просто иностранное вино не пошло на пользу. «Иностранное вино, — думает Узаемон, — в паре с хирургической операцией». — Если доложишь о моей минутной слабости, — предупреждает он Иохеи, — отец будет волноваться. — Он не услышит об этом из моих уст, господин. Они проходят охранные ворота: сын стражника кланяется одному из самых важных жильцов по соседству. Узаемон холодно кивает в ответ головой и думает: «Почти дома». Особой радости эта мысль не приносит. — Может Огава-сама проявить щедрость и уделить мне немного времени? Ожидая, когда откроют ворота дома, Узаемон слышит старческий голос. Согбенная старая женщина, судя по одежде, живущая в горах, поднимается от кустов, которые растут у ручья. Иохеи набрасывается на нее: — По какому праву ты произносишь имя моего господина? Слуга Киошичи открывает ворота. Видит старуху и объясняет: — Господин, это слабоумное создание ранее уже стучалось в боковую дверь и просило разрешения поговорить с переводчиком Огавой — младшим. Я надеялся, что старая ворона уже улетела, но, как видит господин… Ее обветренное лицо, обрамленное шляпой и соломенной накидкой, не похоже на хитрые лица нищих. — У нас есть общий друг, Огава-сама. — Довольно, бабушка, — Киошичи берет ее за руку. — Время тебе идти домой. Он проверяет свои слова взглядом на Узаемона, который отвечает одними губами: «Повежливее». — Охранные ворота находятся там. — Но Курозане в трех днях пути, молодой человек, на моих старых ногах, и… — Чем раньше вы отправитесь в обратный путь, тем, конечно, будет лучше, не правда ли? Узаемон минует ворота дома Огавы и проходит по каменному саду, где на хилых цветах жирует один лишь лишайник. Саидзи, сухопарый, с лицом, похожим на птицу, личный слуга отца, изнутри отодвигает дверь в главный дом, на мгновение опередив попытку Иохеи отодвинуть дверь снаружи. «Добро пожаловать домой, господин, — слуги соперничают между собой за будущее, когда их хозяином будет не Огава Мимасаку, а Огава Узаемон. — Старший господин спит в своей комнате, господин, а госпожа страдает головной болью. Мать господина ухаживает за ней». |