Онлайн книга «Столыпин»
|
Но король-то вроде без телеграфа обходился?.. Посмеиваясь над своим нынешним положением, он не забывал спутников угощать: – Отец Петракей – вы же еще не завтракали?.. Тяжкий вздох, который означал только одно: ваше сиятельство, лучше скажите – не опохмелялся… – Паважаная сударыня Алеся – частунак не згоден?.. Уже меньше стесняясь своего благодетеля, она смеялась на заднем сиденье: – Пан-гаспадар делае памылки в нашей мове, але ничого, ёсць и поспехи. Трымайце дараженькую тройку… с нейким даже плюсом! Милое дитя, хотя и в полном девичьем обличье… Со старым батюшкой-дедком было проще: без слов приоделся по губернаторской благости. С внучкой же сплошные хлопоты. Были даже слезы: «Я знаю адрас пани Вольги, я напишу ей на вас жалобу…» Хоть в соседнем рыдване ехал и официальный губернский секретарь со всеми письменными причиндалами, но дед и внучка представлялись более подходящими помощниками. Кто с крестом, кто с песней – все едино. Конечно, с местным дворянством он управится сам, но как быть с попутными хуторянами? Да и как их между собой согласовать? Не говоря уже о шинкарях, мелких еврейских лавочниках. Понимал губернатор, что развел некое «гродненское министерство» – ни больше ни меньше! Может, и королевство? Не Станислав ли Понятовский, несостоявшийся муженек Екатерины, в ночи нашептывал… как это… да, «жальбу» запустевшего королевского замка! Этот, встречный, замок был хоть и под гонтовой крышей, но ничего, справный. – Дворянин? – самонадеянно покосился Столыпин на свою учителку, зная, что и у половины здешних дворян нет черепичных крыш. – Не, крестьянин, – быстро определила учителка. А Недреманное око определил еще ранее: покрикивал на выстроившихся поперек дороги людей. Столыпин вышел из кареты, а с другого боку и отец Петракей поспешил, чтоб поперед крестом путь губернатора осенить. – Капитан, капитан, потише, – остановил слишком ретивого служаку. – Не видишь?.. Свитки, но чистые, суконные. Сам старый хозяин в сапогах, сыновья попроще, в ременных чунях, вроде русских лаптей. Зато в валеных шляпах, которые подчеркивали их достоинство. Женщины в ситцевых платьях – отнюдь не в домашней тканине. Одна из молодаек на вышитом рушнике держала хлеб-соль… и чарку из того самого «шкла», про которое толковал отец Петракей. С низким, но не робким поклоном: – Почастуйтесь, пан-гаспадар, кали ласка!.. – Ласка!.. – Это как ваше «пожалуйста», – вывела из затруднения Алеся. – Але поласковее… – Ласка?.. Это прекрасно! Капитан с обидой наблюдал, как губернатор отщипывает хлеб от каравая, макает в соль… а потом и чарку берет, без всякой брезгливости пригубляет. – Что, отец? – обратился Столыпин к старику. – Хлеба хватило до новины? Видно, старик не все понял, замялся, потому Алеся шепнула ему на ухо: – Не будзе ганьбы, стары пень! Переусердствовала, расслышал Столыпин. И поспешил успокоить: – Не будет, хозяин. Неплохо живете? Крыша крепкая, хлеб, видать, свой, да и водочка казенная. Арендатор? Это слово старик знал, на старшего сына, который вышел из дома тоже в сапогах, уважительно кивнул: – Гэта ён арендник. Столыпин все-таки плохо представлял, как себя вести с молчаливыми, настороженными поселянами. Все они с детства усвоили: добра от власти не жди! Однако ж откуда прознали о приезде начальства? Столыпин заранее маршрут не определял, тем более каждому хуторянину не сообщал, – куда дорога выведет. Вот тебе и телеграф – самый точнейший! Попрощавшись с этими хуторянами, дальше он уже ничему не удивлялся. Даже самый бедный хуторок под драной соломенной крышей – видать, в бескормицу для коровки содрали, – и тот встречал «пана-гаспадара» у дороги. Правда, тут уже с плачем, с протянутой детской рукой. И муж не стар, и жена еще в рабочей поре, а ребятишки босые и в рваных холщовых рубашонках. Канючат: – Пане добродеи… пане!.. Старшие уже лет по тринадцати – пятнадцати помалкивают. Но вид затрапезный и голодный. Положив в замызганную детскую руку невиданный, наверно, в этой семье червонный, ни о чем не расспрашивая, он ехал дальше. Пока вниз по Неману шла дорога, а там отвернула в сторону Польши. Моста на литовскую сторону не виделось. Это удивляло: разрушился мосток или нарочно не строят переправу?.. Разгадка пришла, когда дорога, отойдя от Немана и покружив по хуторам, уперлась в некое пограничье: речка невеликая, но переправы на польскую сторону тоже не было. Не доверяли соседи друг другу, не доверяли… А как еще покружил по западным окраинам губернии, так и вовсе убедился: силком не заставишь мосты наводить! В уездных городишках, куда собиралось заранее оповещенное дворянство, лишь с небольшой примесью учителей, почтарей, попов да ксендзов, уже откровеннее говорили, без всякого белорусского мыканья: – Шановный пан губернатор! Что делать, ограждаем свои приграничные маёнтки… – Своя шляхта жизни не дает. Зачем нам еще пускать с той стороны? – Ага, земство, ваше сиятельство? Оно хорошо, если наше. – Отпишите в Петербург, пан губернатор, чтоб от засилья нас освободили… И это дворяне! Что же говорить о каком-нибудь учителе или аптекаре?.. Поколесив неделю по Гродненщине и лишь денек отдохнув, Столыпин с помощью губернского секретаря засел за отчет. Выборы?.. К сорока годам он был не настолько наивен, чтобы верить в честные выборы! Да в таком пестром крае. Кто богат, тот и сват. Кого может выбрать хуторянин, что и соломенную крышу на своей хате проел? Да хоть и гродненский аптекарь, к которому он послал своего управителя, – после недельного вояжа по пыльным дорогам Гродненщины болела голова от нудной «жальбы» и началось несварение желудка от бесконечных дворянских застолий. Аптекарь слыл уважаемым человеком, да ведь еврей!.. Еще большая головная боль! Из взбаламученной Польши бежать евреям дальше было некуда – Гродненщина представлялась землей обетованной. В самом деле, край тихий, заманчивый и для самих белорусов. Но ведь опять вспомни, кто свят?.. Поляк. Хоть для еврея, хоть и для здешнего русича! Как не раз выходило в истории России, победители жили хуже, чем побежденные. Лучшие земли издавна принадлежали шляхте. Что, свои лучше?.. Они еще о чем-то думали, когда в вековом противостоянии Польше нуждались в саблях и пиках мужицких, а сейчас с какой стати? Ополячивание белорусского боярства началось еще в XVI веке, а дальше больше. И не только сами поляки в том повинны; «польскость» стала как рыцарский знак. Каждому рядовому дворянину не терпелось приписать себя к шляхте и говорить не иначе как «по-польску». Пожалуй, свои-то помещики били батогами похлеще! Да и не называли себя иначе как шляхтичами. Крепостное право, отмененное по России законом, здесь никто не отменял. «Хлоп», «быдло», «жид» – все были под шляхтой, пускай и белорусского рода. Какие уж тут выборы! |