
Онлайн книга «Савва Морозов. Смерть во спасение»
В отличие от скуластого студента, возчики были настоящие татары. Они и русского-то языка не понимали. Навалили бревен на крепкие дроги да и правили, куда велел хозяин. Маросейка стала непроходимой. Собравшаяся публика заулюлюкала. Извечные московские дворняжки, оказавшиеся тут как тут, с громким лаем крутились под ногами лошадей, которые и без того налезали друг на друга. Армянский переулок был узок, бревна на развороте чиркали по стенам домов, возмущенные хозяева и дворники выбегали с дубьем. Штабс-капитан напрасно драл глотку, а конвойным что идти, что стоять — стоять даже лучше. Те еще солдатики оказались! Явно не бывали на Шипке: в переполохе, пока махал сабелькой их капитан, даже косушки из рук в руки передавали. Что они, хуже своего капитана? Студенты громко ликовали: — Молодцы, татары: в един миг баррикаду устроили! — Чего же смотрит наш Илья-Громовержец? Место удачное. — Ага. Лошадей выпрячь, дверцу кареты выломать — Софьюшку на руки! — А штыки? — Штыки пьяные. — Ну, не скажи. И все‑таки? Громовержец, пора! Илья Тиханов пробился в кружок слишком горячих голов. Длинные черные волосы его выплескивались из‑под широкополой шляпы, вздувались по ветру. Но голос был успокаивающий: — С ума сошли! Да нас здесь сами извозчики кнутами измочалят. Татарва, что им! Надо поближе к университету. Там и подмога будет. Его услышали в карете. Из окошечка, почему‑то наглухо не закрытого, послышался капризный голосок: — Да, подмога! Обещали на два часа, а держат уже незнамо сколько! Закурить хоть дайте, а еще лучше — выпить. Студенты запереглядывались: ай да Сонечка! Из благородных, а шпарит прямо по- каторжному. Бедная… На каторгу‑то ее не пустят, нет ходу дальше Лобного места или Болота. Пока студенты обсуждали, как передать в окошечко если не выпивку, так хоть папиросы, дровяные дроги расцепили, обоз кое‑как протолкнули в Армянский переулок. Процессия двинулась дальше. Но сопровождавших конвой студентов вдруг охватило сомнение. Если везут из Петербурга, так почему не с Николаевского вокзала, а с Курского? Почему настырных студентов не прогонят прочь? Даже обидно, что все идет тихо-мирно! Нашелся и дока, который громогласно заявил: — Это не шлиссельбургская Мадонна! Не Верочка Фигнер! И не петропавловская Софьюшка! Я встречал их в Петербурге, ошибиться не могу. Что происходит? Я протестую!.. Протесты начались и в карете. Грубые мужские лица отодвинули белокурую головку и закричали: — Капитан? Мы дальше несогласные. Мы так не договаривались. Творилось что‑то непонятное. Даже Илья-Громовержец приуныл. А тут еще какая‑то незнакомая девица стала открыто раздавать листовки. Когда прочитали — ахнули. Там черным по белому было прописано: «Бей жандармов!» Смышленый Амфи усомнился: — Не провокацию ли нам готовят?! Вальяжный Хан поспешил его успокоить: — Неужели Илюша этого не предусмотрел? Ты же говорил. — Говорят, что кур доят! Смотри, Хан. Толпа, похватавшая было листовки, начала в паническом страхе разбегаться по переулкам. Оттуда навстречу выходили совсем другие люди, мордастые и сытые охотнорядцы, иные даже и фартуки не стали снимать. Процессия как раз подступала к Охотному ряду. На тротуарах, мешаясь с зеваками, замельтешили мрачные, бородатые лица. Многие люди были с дубьем. Как бы не замечая этого, девица, раздававшая листовки, взывала: — Возьмите, прочитайте! Никто не должен умирать с голоду. Все обязаны выступать на защиту своих прав!.. В карете послышался визг, а из боковых окошечек на обе стороны понеслось: Ванька-крючник, злой разлучник — Разлучил князя с жаной… Амфи озадаченно сплюнул: — Черт знает что! Кто в карете? Там, видно, услышали, нахально заорали: — Дунька-Хунька, Машка-Ляжка да гусаки подсадные. — Эй, капитан? Так не договаривались. Открывай! Дверь ломать будем! Карета уже погромыхивала по Охотному ряду. Дворники и торговцы стояли наизготовку. Палки и дворовые лопаты уже не прятали. — Кажется, нас бить будут? — Да где Громовержец‑то наш? Рассуждать было некогда. Охотнорядцы, сминая студентов, ринулись к карете, крича: — Выдавай цареубийц! От мы их!.. Слышь, капитан?.. Штабс-капитан сам не знал, что делать, поэтому сурово приказал: — В штыки-и! Штыки сомкнулись вокруг кареты. Нападавшие отскочили, ругаясь: — Бить велели. А кого бить?! — Этих. студиозов!.. Карета, впереди которой с саблей наголо бежал штабс-капитан, с грохотом покатилась с мощеной горы на низменный плац, обставленный великолепными зданиями трех театров, двух гостиниц и белой стеной Китай-города. Студенты засматривались на трактир Тестова. Сашка Амфитеатров не выдержал: — Савва, не буду Ханом обзывать — пригласи чайку крепенького испить. Ты ж богатенький. — У графов, Амфи, проси, — хоть его и назвали по христианскому имени, Савва не торопился, как истый купец, раскошеливаться. — Да где они, графы? Не толкаться же им среди нас. Поди, давно там сидят вместе с Олсуфьевым. Графов оставили в покое, но и самим, при всем желании Саввы, было к трактиру уже не пробиться. Черная карета миновала Большой театр, и тут, в Охотном, началась настоящая потасовка. Не прорвавшись сквозь солдат, охотнорядцы бросились на ближних студентов. Те сомкнулись плотнее, а от недалекого университета уже спешила подмога. Многие утром побоялись связываться с закоперщиками. Теперь они были храбрее всех, орали: — Карету‑то, карету открывай! — Перовская? — Фигнер? — Желябов? — Сейчас дверь выломаем!.. А чего было ломать: штабс-капитан заднюю дверцу самолично распахнул. — Дунька-Хунька? Машка-Ляжка? Марш в свой бордель! Осмыслить его слова не пришлось. Студентами двигал животный инстинкт. Они молотили кого ни попадя. — Савва-Хан, бей по мордасам! — Амфи! Нос утри, а то рожа у тебя, как красное знамя! Амфитеатрову дворницкой шваброй хорошо вмазали. Савва швабру из волосатых рук вырвал и сам в ход пустил. В двадцать‑то сытых купеческих лет как не поразмяться! Среди хлипких разночинных приятелей он даже бравировал крепкими плечами. Охотнорядцы почувствовали его силу, да и одет он был хорошо, — на него поперли. Илья- предводитель в суматохе куда‑то затерялся. Сашка скомандовал: |