Онлайн книга «Весь мир театр»
|
После спектакля, во время банкета, она сделала себе подарок: обняла Эраста, поцеловала и, назвав «милым», тихо попросила прощения за случившееся. Он ничего не ответил, но в тот миг он любил ее – Элиза это почувствовала! Ее все любили! А вдохновенная речь о таинстве театра, которую она произнесла экспромтом, имела невероятный успех. Произвести впечатление на своего брата актера (особенно свою сестру актрису) – это чего-нибудь стоит! Когда Шустров попросил ее выйти для «важного разговора», она сразу поняла: будет признаваться в любви. И пошла. Потому что хотела послушать, как он это проговорит – такой умный, взвешенный, сам Штерн перед ним хвостом виляет. Розу подарил, какую-то хитрую, технологически обработанную. Смешной! Андрей Гордеевич ее удивил. Про чувства не говорил совсем. Едва вышли в коридор, сразу бухнул: «Выходите за меня. Не пожалеете». И смотрит своими никогда не улыбающимися глазами: мол, чего зря слова тратить, вопрос поставлен – пожалуйте ответ. Но так просто она его, конечно, не выпустила. – Вы в меня влюбились? – Улыбку в уголках рта слегка наметила, бровями вверх повела – чуть-чуть. Будто сейчас прыснет. – Вы? Как сказал бы Станиславский, «не верю»! Шустров, будто на заседании правления или директората, принялся детализировать: – По правде сказать, я не знаю, что имеют в виду, когда говорят про любовь. Вероятно, каждый вкладывает в это понятие свой смысл. Но хорошо, что вы спросили. Честность – непременное условие долгого, плодотворного сотрудничества, именуемого «браком». – Он вытер платком лоб. Очевидно, беседа о чувствах давалась миллионеру нелегко. – Я больше всего люблю дело, которым занимаюсь. Жизнь за него отдам. Вы мне нужны и как женщина, и как великая актриса. Вдвоем мы своротим горы. Отдам ли я за вас жизнь? Несомненно. Буду ли я вас любить, если вы перестанете представлять интерес для моего дела? Не знаю. Это я вам со всей честностью, потому что без честности… – Вы про честность уже объяснили, – изо всех сил стараясь не расхохотаться, сказала она. – Когда дали формулировку брака. Они шли по коридору артистического этажа, до ее уборной оставалось несколько шагов. – Я вам не только себя предлагаю. – Шустров взял ее за руку, остановил. – Я положу к вашим ногам весь мир. Он будет наш – мой и ваш. Вас он будет любить, а я его буду доить. – Как это «доить»? – она подумала, что ослышалась. – Как корову, за вымя. А молоко станем пить вместе. Они пошли дальше. Настроение Элизы вдруг изменилось. Ей уже не было смешно. И дразнить Шустрова тоже расхотелось. «А что, если мне его Бог послал? – думала Элиза. – Чтобы спасти от страшного греха. Ведь я собираюсь из страха, из эгоизма рисковать жизнью влюбленного мальчика. Андрей Гордеевич – не зеленый юнец. Он сумеет защитить свою суженую». Она повернула ручку двери и удивилась – комната была заперта. – Должно быть, уборщик закрыл. Надо взять ключ со щита. Терпеливо, по видимости совершенно спокойно миллионер ждал ответа. – Есть одно осложнение, – не поднимая глаз, сказала Элиза, когда вернулась. – Формально я замужем. – Знаю, мне докладывали. Муж, отставной гвардии ротмистр хан Альтаирский, не дает вам развод. – Шустров слегка двинул плечом. – Это проблема, но всякая проблема имеет решение. У очень трудной проблемы может быть очень дорогое решение, но оно есть всегда. – Вы думаете от него откупиться?! «А в самом деле? Чингиз-хан привык жить на широкую ногу, он любит роскошь… Нет, откажется. Злоба в нем сильнее алчности…» Вслух она произнесла: – У вас ничего не выйдет. – Так не бывает, – уверенно отвечал он. – У меня всегда что-нибудь выходит. Обычно именно то, к чему я стремлюсь. Элиза вспомнила слухи, ходившие в труппе: о том, как безжалостно и энергично шел этот купеческий сынок к огромному богатству. Наверняка он повидал всякое, преодолел множество преград и опасностей. Серьезный человек! Такой слов на ветер бросать не станет. Вот кому, наверное, можно рассказать о Чингиз-хане правду… – Я займусь вопросом вашей юридической свободы, как только получу на это право – в качестве вашего жениха. Он снова взял ее руку, поглядел, будто решая – поцеловать, не поцеловать. Не поцеловал – пожал. – Мне нужно всё обдумать… Как следует, – слабым голосом молвила она. – Естественно. Каждое важное решение нужно всесторонне взвешивать. Три недели на обдумывание вам хватит? Ее ладонь он выпустил – как вещь, в права владения которой пока еще не вступил. – Почему именно три недели? – Двадцать один день. Это число приносит мне удачу. Впервые с тех пор, как она знала Андрея Гордеевича, он улыбнулся. Это поразило ее не меньше, чем если бы в небе средь темной ночи вдруг выглянуло солнце. Только в это мгновение Элиза дрогнула сердцем. Он не арифмометр! Он живой человек! Его придется любить. И что, если он захочет детей? Ведь «плодотворное сотрудничество, именуемое браком» действительно приносит плоды. Миллионеры вечно желают иметь наследников. – Хорошо. Я подумаю… Она повернула ключ, открыла дверь – и в нос ударило запахом смерти. Элиза закричала, зажмурила глаза, но они успели воспринять кровавое послание, которое адресовал ей изверг. Оно гласило: «Ты – моя. Всякий, кто смеет к тебе приблизиться, умрет страшной смертью». Никто кроме Элизы не понял и не мог понять, что произошло на самом деле. Чингиз-хан, как обычно, устроил все с дьявольской изобретательностью. Все вокруг ахали, толковали о самоубийстве и жалели бедного, свихнувшегося от любви мальчишку. Элизе адресовали слова сочувствия, по большей части фальшивого, и жадно на нее пялились, будто в ней что-то изменилось. Ной Ноевич, тоже поужасавшись, тихо сказал: «Ну, Элизочка, поздравляю. Самоубийство поклонника – высший комплимент для актрисы. На следующий спектакль места будут брать штурмом». Все-таки в человеке, до такой степени одержимом театральностью, есть нечто пугающее. |