Книга Университетская роща, страница 30 – Тамара Каленова

Подоспел сторож с ведрами. Образовалась хоть реденькая, но цепочка.

Шипело обуглившееся дерево. Летели наземь глиняные горшки и разбивались в нервной сутолоке, так свойственной всем пожарам, большим и малым.

Рядом с Крыловым в цепочке оказался незнакомец, бедно одетый, но вполне интеллигентный человек. С невзрачной внешностью, он выглядел старообразно из-за сплошной седины, охватившей его голову, и невероятной худобы. В его лице было что-то особенное, необыкновенное — сразу не понять что. Скорей всего, умные, навсегда печальные глаза, глаза человека, много чего повидавшего на своем веку.

Он действовал сноровисто, без лишних движений, без паники и суеты. Не отступил, когда прямо к ногам вывалился на них вдруг сноп огня, нашедшего для себя отличную пищу в виде сухих березовых метел, неизвестно кем и когда засунутых за печь. Только предложил:

— Может быть, все-таки сообщить в пожарную часть?

Крылов не успел ничего ответить.

— Нет! — раздался у них за спиной властный голос.

В дверях стоял Флоринский, как всегда тщательно одетый, в меховой накидке и в куньей папахе. Лицо его выглядело бледным и неприступным. Он вполне владел собой, и если бы не сбившаяся набекрень папаха, невозможно было бы предположить, что господин попечитель, как и все, только что бежал по университетскому парку.

— Нет, — повторил Василий Маркович тише. — Никаких пожарных команд. Сами управимся.

И действительно, с его приходом, как по заказу, пожар начал убавляться.

— Запачкаетесь, ваше превосходительство, — обеспокоено прогудел сторож, не смея сказать, что господин попечитель стоит на пороге и мешает действиям пожаротушителей.

Флоринский посторонился.

Языки пламени понемногу улеглись, клубы дыма постепенно рассеялись, начали проступать контуры бедствия. Десятки поломанных растений, побитые цветочные горшки, до основания треснувшая печь, грязь, беспорядок… И самое страшное — сквозь разбитую раму наверху уходило из оранжереи тепло.

Пришлось подставить лестницу. Кузнецов, как самый легкий, полез наверх посмотреть и определить размеры прорехи.

И все же небольшая группа добровольных пожарных была счастлива: теплицы удалось отстоять.

Один Флоринский не радовался. Или не показывал своей радости. Выхватив взглядом из кучки согбенную фигуру незнакомца, приблизился.

— Не имею чести вас знать, — начал он подчеркнуто вежливо. — Кто вы такой? И что вам угодно?

— Кто я такой? Корреспондент «Сибирской газеты». И… — не убоявшись вельможного взгляда, с достоинством ответил незнакомец и, оглядывая свою перепачканную, местами прожженную одежду, насмешливо закончил: — И мне угодно было в меру своих сил способствовать тушению пожара!

— Благодарю вас, господин Волховский, — сухо сказал Флоринский. — Ваша помощь больше не понадобится.

— А как вы все же узнали меня, Василий Маркович? — с еще большей насмешливостью воскликнул человек, назвавшийся корреспондентом, и его темно-карие глаза, погруженные в глубокую меланхолию, несколько оживились. — Весьма, весьма польщен! Вот уж никак не ожидал сподобиться столь высокой чести.

Он явно шутовски наклонил голову.

Глаза Флоринского совсем заледенели, и он сказал, обращаясь к сторожу, чеканя слова:

— Сколько раз повторять, что на территории университета не должно быть посторонних лиц?

— Слушаюсь, ваше превосходительство. Виноват, — согнулся в поклоне сторож. — Только этот барин не посторонний. Они часто к его благородию Степану Кировичу ходят, книжки носят…

Флоринский не удостоил объяснение никаким ответом, холодно кивнул всем и удалился.

— Что? Что он сказал? — спросил спустившийся с лестницы Кузнецов. — Немедля ремонтировать? — он возбуждено потер впалые щеки, размазывая по лицу сажу.

— Да, Степан Кирович, да — ответил Крылов. — Немедля приступаем к ремонту крыши. А вы проводите, пожалуйста, господина Волховского ко мне. Он продрог, остыл… Да и платье почистить необходимо.

— Благодарю вас, ничего не нужно, — отказался Волховский. — Мне действительно пора. Время позднее, жена станет беспокоиться.

Он подобрал шапку, выбил из нее снег и, учтиво всем поклонившись, пошел по дорожке к главным воротам.

— Я провожу вас, Феликс Вадимович! — догадавшись, что, пока он лазал на крышу, произошло что-то не совсем ладное.

Волховский приостановился. Степан Кирович догнал его, и они скрылись в темноте.

С брешью пришлось изрядно повозиться. Одно неверное движение — стекло брызнет во все стороны, и из малой прорехи вмиг образуется зияющая пропасть; тогда уж мороз неминуемо ворвется внутрь. Следовало быть предельно острожными. Пригодились и кошачья гибкость Габитова, и терпеливость окоченевших пальцев Крылова, и советы сторожа. Пригодился и голландский «презеннинг», полульняная парусина, заготовленная впрок, на непредвиденный случай.

Когда все было закончено и температурный режим мало-помалу начал восстанавливаться, Крылов понял, что смертельная опасность миновала, и почувствовал опустошительную усталость.

— Все, друзья мои, довольно, — сказал он. — Ступайте в дом, греться. Порядок будем наводить потом.

Он ушел из пострадавшей теплицы последним. Ущербный месяц высоко висел над головой — тоже окоченевший, уставший до безразличия. Глухая январская полночь…

Каково же было удивление, когда у себя в доме Крылов обнаружил оживление: никто не помышлял о сне. Иван Петрович вздул самовар, подогрел остатки ужина: гречневую кашу с молоком, и потчевал чем бог послал в эту позднюю пору Степана Кировича и Габитова, который важно сидел у лампы с «зонтиком для глаз» — абажуром, пил чай по-сибирски, сквозь сахар.

Умывшись, размяв задубевшие руки, подсел к столу и Крылов. Степан Кирович сочувственно посмотрел на него и протянул чашку Пономареву.

— Налей-ка, Иван Петрович, погорельцу чайку! Да не такого, чтоб сквозь него из Петербурга Кронштадт виден, а покрепче!

— Это мы могем, — вскочил Пономарев. — Это мы умеем! Такой калмыцкий напиток соорудим, враз всякую хворь отобьет! Не чай, а ай!

— Это я-то хворый? — устало улыбнулся Крылов; он был рад теплу, мирному свету газовых лампочек, тому, что в эту ужасную ночь оказался не один.

— Никто и не говорит, — тотчас согласился Иван Петрович. — Все знают вас, Порфирий Никитич, как суворовского солдата, мало убить, надо еще и повалить!

Крылов покачал головой в знак того, что неумеренная лесть на него никак не подействовала, и спросил у Кузнецова:

— Проводили Волховского? Однако зря он отказался остаться. Неспокойно в такую-то пору на улицах. Неровен час…

— А мы извозчика кликнули. Дремал у солдатской чайной, — успокоил Степан Кирович, с тонким присвистыванием схлебывая чай с блюдца. — Экии бестии эти возницы! Рубль содрал за ночное время. И ничего не поделаешь, пришлось дать.