Онлайн книга «Утро Московии»
|
– А чего с него толку! – поднял было голос Рыбак, но Чагин тотчас его перебил: – А того, что он, может, и есть наш заступник. Ведь как ни крути, а он с воеводой в одной мыльне парится. Слово какое за нас, непутных, замолвит – глядишь, московский-то начальный человек и уедет подобру-поздорову ни с чем. Так ли я думаю? – Так, Чага, так! – закричали вокруг. – Кабы не обидели мы его, он помог бы нам все дурна избыть, а теперь… – Слово не воробей… – тоскливо оправдывался Кузьма Постный. – Православные! – неожиданно воодушевился Чагин, вскинув сразу обе руки вверх. – Хочу я положити думу свою на ваш суд. – Молви, Чагин! И Чагин заговорил: – Православные, то, что мы сейчас полаялись немного с Онисимом, это ничего. Он от нас за это не отвернется, а вот поможет ли? Станет ли из-за нас перед воеводой шапку ломать? Станет! Только – не мне вас учить, православные, – сухая ложка рот дерет… – Истинно, дерет! – тряхнул Кузьма головой. – А посему и думаю я так: а не собрать ли нам всем-то миром рублёв с двести! В толпе охнули. – И не поднести ли нам эти рубли от всего мира – от города и от уезда – Онисиму? Дело-то, пожалуй, надежнее будет. А? Ни одна голова не шелохнулась в толпе. Тугая, подводная тишина установилась у съезжей избы. – Двести рублёв на всех раскинуть – помногу не ляжет! – разбудил толпу голос Чагина. И все заговорили. Многосильным ульем загудели голоса. Ничего было не понять, но настроение этих взволнованных голосов было одно: лучше собрать рубли, чем отдать по человеку с дыма на рать. – Так как положим? – приостановил гудение Чагин. – Рубли большие… – несмело возразил кто-то. – Да и нас немало! Вон ведь мы ежегодь тяглом и податью даем в казну о-го-го сколько! – Ладно говориши, Чагин! – вдруг раздался несильный, но уверенный голос. Кто это сказал, было не видно, однако человека этого узнали: говорил молодой кузнец Ломов Андрей, большой мастер мелких поковок и золотых и серебряных, при случае, дел и литья – мастер на все руки, исправный мужик. Ему пришлось немного податься вперед, и всем стало видно его узкое умное лицо. – Ладно говориши, только скоро такие рубли не собрать, а дело не терпит. – Занять надо! – протянул Чагин темную ладонь в сторону Ломова, будто хотел нащупать невысокую фигуру молодого кузнеца, ученика самого Виричева. – Верно! Занять в монастыре Михайлы Архангела! – тотчас колыхнулась толпа. – Истинно, занять! – поддал жару Кузьма Постный. Но Чагин рассудительно заявил: – Нет. В Михайло-Архангельском монахи нам не дадут, а и дадут, так под большой рост. Такое нам неспоро… – В Троице-Гледенский надо послать выборных, там рост меньше! – сказал Андрей Ломов. – В Троице-Гледенский и напровадить! – Да скорей надоть! – Истинно, скорей! – Кого направим? – спросил Чагин. – Ты, Чагин, куделю начесал – тебе и прясть! [25] – сказал Рыбак. Чагин слегка опешил, но ему не дали времени опомниться: – Тебе, тебе плыть в Троице-Гледенский монастырь! – Ладно. Давайте выборных от мира, – согласился кузнец, не рассчитывавший на такую потерю дорогого времени. – Возьми Андрюшку Ломова, Ивана Хабарова из посадских, да еще возьми крестьянина Ивана Погорельца, да Кузьму-дьячка, Постного… – Не годен Кузьма на это дело! – тотчас выкрикнули из толпы. – Там, у монахов, к крестному целованию вас приводить будут, для покою христианского, а от него, от Кузьмы Постного, вонь идет на все на четыре стороны: он табак фряжский пить [26] пристрастился! Дьячок Прокопьевской церкви побледнел, потряс бороденкой, но не возразил. – Еще возьми Шумилу Виричева – вот кого! Иди, Шумила, с ними, твой батька решетку Царских врат ковал для монахов – тебе поверят! – Послать бы еще соцкого [27] или выборных судеек! – предложил кто-то. – Хватит Виричева Шумилы! – возразил Рыбак. – Его батьку во все храмовые праздники в Троице-Гледенском чуть не первым поминают о здравии! – Надо поминать: врата Царские в церкви без платы выковал! – Выборных домой не распускать: сразу ехать надо! – торопился Чагин. – Пошли к лодкам! От Дымковской слободы пеши пойдем: три версты [28] не ломовой путь. Пошли! Шумила тронул Андрея Ломова за локоть, и приятели пошли по переулку к реке. Они немного отстали от выборных. – Приходи ввечеру, покажу чего-нибудь, – чуть тронув тонкие губы улыбкой, пообещал Андрей Ломов. – Домыслил! Тебя, как батьку моего, на часомерье [29] тянет. – А тебя? – А у меня чего-то терпенья пока не хватает, уж больно мелкое дело: пальцем не ухватишь. – Привычка нужна, – добродушно заметил Андрей. Крупный высокий человек, Шумила Виричев почти совсем заслонял собой приятеля, шедшего чуть позади по весенней растоптанной грязи. – Поторапливайтесь! – крикнул им Хабаров, обтопывая от грязи лапти и обтирая их о прошлогодний репейник, что рос на склоне берега. А Чагин уже отвязывал лодку. Глава 3
Весь конец зимы посадский человек Ждан Виричев прожил ожиданием какого-то несчастья. Он опасался то падежа лошади, то пожара, то чего-то еще, что неминуемо должно было случиться с ним или с семьей. В зимние ветровые ночи он тревожно прислушивался к скрипу старой березы, и не раз казалось ему, что вот она треснет, грохнется всей громадной тяжестью на крышу избенки, и тогда всем наступит конец… Днем он всматривался в лица сына и внука, не завелась ли в них какая болезнь или иное какое лихо, не высохли бы, не свернулись бы нежданно-негаданно, как невестка. С кем тогда век свой доживать? Две дочери – те отрезаннные ломти, далеко живут в замужестве – у города Тотьмы мужья соль ломают, – ас ним тут остались теперь внук да сын да предчувствие: не приключилось бы чего с ними… Но сын был здоров, хоть и неразговорчив после смерти жены. Внук? У того по молодости скорёхонько поразвеялось горе, и теперь, пока еще мал, не поставишь к горну, вот и бегает он с однокашниками по Сухоне, глазеет на иноземные суда, что снова стали приставать по весне. А вчера носила его, Алешку, нелегкая с утра до ночи, далеко, видать, ходили и не без пользы: принес кусок железной руды. |