Онлайн книга «Вольф Мессинг»
— Нет. Про Черск и итальянскую королеву ему досказать не дали. Увели. Гобулов подошел ко мне и, склонившись, заглянул в глаза. — Значит, вот ты какую штуку выдумал? Ну, смотри… Я потребовал. — Прошу вызвать на очную ставку Берию Лаврентия Павловича. Он подтвердит, что никакого умысла на побег у меня не было, а все что случилось на границе — умело подстроенная провокация. — Провокация, говоришь?.. Он начал отводить руку назад. Я предупредил. — Ударишь, погибнешь. Вместе с братом. Я доложу Меркулову, он давно под тебя копает. Не знаю, то ли мой пронзительный взгляд, то ли более высшие соображения удержали Гобулова от применения силы. Он густо сплюнул мне на грудь и вышел из кабинета. Я обратился к Ермакову. — Прошу устроить очную ставку с доставившим меня в запретную зону летчиком, а также с вами. — Со мной? — откровенно перепугался Ермаков. Айвазян удивленно уставился на него — видно, и до него дошел страх, который изнутри оглоушил майора Ермакова. Я повернулся к нему и предупредил. — Не радуйся, Айвазян. Гражданин Ермаков доживет до старости, получит хорошую пенсию, будет высаживать цветы на дачном участке, а вот ты через десять лет сгниешь в земле. Тебя расстреляют, хороший мой.. Ужас, который испытал капитан Айваязн, словами не описать. Он выпучил глаза, открыл рот и уставился на меня как на заговорившего грязного ишака. Ермаков в свою очередь едва сумел скрыть довольную ухмылку, и в это мгновение меня замкнуло — в его лице Мессинг приобрел надежного союзника. Ермакова послали в Ташкент из центрального аппарата, из наркомата госбезопасности. Он был в подчинении у Меркулова и был приставлен к Гобулову для надзора. Близость к власти всегда заметно расширяет кругозор, и, по-видимому, Ермаков что-то слыхал обо мне. Тогда непонятно, почему он в такой грубой форме пару месяцев назад пытался привлечь меня к сотрудничеству? Что двигало им — чекистская совесть или неразвитость ума? Скорее всего, его назначили ответственным за работу с поляками, и он поспешил отличиться. В любом случае спустя два месяца он уже иначе оценивал перспективы использования Мессинга на службе родине. Ему первому пришло в голову, что новосибирские коллеги были в чем-то правы, пытаясь побыстрее избавиться от этого безумного шарлатана. Конечно, рассчитывать на Ермакова в схватке с Гобуловым бессмысленно, против наркома он не пойдет, но с моей помощью следствие затянуть может. Он сегодня же капнет в Москву о том, что случилось на очной ставке с Калинским. Очник с негодяем-летчиком Гобулов решил провести лично. Ничего нового для подтверждения вины этот допрос тоже не дал. Летчик сначала заявил, что Мессинг порядочный человек. Потом начал бить себя в грудь — никакого пистолета он не видал! Ни в какую заграницу Мессинг бежать не собирался. Мессинг, добрейшей души человек, на прощание подарил ему тридцать тысяч рублей. Гобулов швырнул в него ручку, потом чернильницу — измазались оба, — затем приказал увести летуна и погрозил мне кулаком. — Хотел пообщаться с Гнилощукиным? Это мы устроим. * * * Нарком торжествовал недолго — до того момента, когда прибежавший в его кабинет Гнилощукин закричал с порога, что он ни при чем, что «эта местечковая морда» сама завязала узлом руку. Комиссар ГБ, ошарашенный самим фактом нарушения субординации — подчиненный без доклада ворвался к нему кабинет, — встал, вышел из-за стола, не спеша приблизился к Гнилощукину и с угрозой спросил. — Соображаешь, что говоришь? Я же сказал, без членовредительства. Я же сказал, без выражений. На фронт захотел? — Сами посмотрите, — плаксиво ответил Гнилощукин. — Хорошо, я посмотрю. Я обязательно посмотрю. Они спустились в подвал, вошли в известную камеру, где обстановки было только стол на толстых ножках и массивный табурет. Я успел подготовиться и сразу дал установку. Оба вздрогнули, Гнилощукина даже качнуло. Оба замедленно, в ногу, подошли ко мне и уставились на мою левую руку. — Как это? — не поверил своим глазам Гобулов. — Как ты посмел, сволочь, завязать руку узлом? [93] — Это не я! — начал оправдываться Мессинг. — Это Гнилощукин!.. Тот, не стесняясь начальства, завопил. — Что ты несешь, троцкистская морда!.. Я к твой грабке пальцем не прикоснулся. Обиженный Мессинг заплакал, да так горько, с таким надрывом, с каким выли евреи, которых в эту минуту перед отправкой в Освенцим заталкивали в товарные вагоны в Варшавском гетто. — Как мне жить? Чем я буду на кусок хлеба зарабатывать. Подлый палач завязал мне руку узлом и развязывать не хочет. Гобулов, пытаясь справиться с бесовским наваждением, прислушался к подспудно истекающей мысли — этого не может быть, это происки хитрожопого прониры. Затем комиссар все-таки решил поверить своим глазам. Левая рука подследственного возле локтя была и вправду завязана на узел, причем пальцы шевелились, сама конечность двигалась — Гобулов поднял ее, опустил. Никаких следов крови или переломов. Осмысливая увиденное, он тихо приказал Гнилощукину. — Развяжи! Гнилощукин завыл — мы завыли с ним в два голоса. Наконец гэбист отважился приблизиться ко мне, взялся за пальцы. Я вскрикнул от боли, Гнилощукин тотчас отдернул руку. — Ты чего? — шепотом поинтересовался Гобулов. — Боюсь, — признался младший лейтенант ГБ. — Отставить! Чекисты не боятся! — приказал Гобулов и сам взялся за мою руку. Он попытался просунуть предплечье с пальцами через узел. Рука не поддавалась. Я посоветовал. — Вы зубами попробуйте. — Не учи ученого, — огрызнулся Гобулов и приказал лейтенанту. — Подержи у плеча. Вдвоем, не без моей помощи, им удалось протиснуть нижнюю часть руки с пальцами и привести конечность в первоначальное положение. Пока двигались, запыхались. Я тут же снял установку. Гобулов, придя в себя, снял фуражку и достал из кармана чистый носовой платок. Неожиданно он за шиворот согнал меня с табуретки, сел на мое место, и принялся вытирать пот со лба. |