Онлайн книга «Ненависть»
Капитон Норкин снова начинает читать, как дьяк, нараспев, с выносом. Мужики слушают и не слушают. Никто из них не вникает в смысл прочитанного. Над каждым из них тяготеют злые, назойливые думы. Про- трезвевший дедушка Конотоп мысленно раскаивается: зря он, должно быть, погорячился и выскочил из артели. Ведь, чего доброго, и впрямь останешься без куска хлеба, без клочка сена, а тут еще, гляди, и под суд попадешь. Недаром же грозил им судом Иннокентий! И, словно угадывая тайные мысли Конотопа, Иван Осипов говорит: — А что вы думаете, мужики, и засудят… Им недолго. У них все законы супротив нас в руках. — Это за что же, за какую такую дыру? — озлобленно спрашивает ершистый мужичонка в драной соломенной шляпе набекрень. - За ту самую… Али не слышал, о чем председатель здесь говорил. Одно слово — измена! — Слово-то дурное, мужики,— задумчиво говорит Капитон Норкин. Нехорошее слово, граждане. Как бы и в самом дело в острог не упрятали вас за такую проминку. Вот я, к примеру, за себя в покое. Моя совесть чиста. Я не увязался за вами сдуру! Проня Скориков по-прежнему держится непримиримо-воинственно. Перемешивая бранные слова с молитвенной клятвой, Проня уверяет мужиков, что никто их судить не будет. В пример ставит себя. Вот вышел же он из колхоза и живет себе, как сыр в масле катается! Но туг же, вспомнив о бесследно сгинувшей своей полосе, Проня, поджав губы, умолкает. Протрезвевший кузнец Лавра Тырин бойко работает в кузнице. Двери в кузнице — настежь. Ловко, впришшс перестукиваются молотки над звонкой наковальней. Трахомный Анисим и Корней Селезнев помогают кузнецу: один раздувает мехи, другой работает за молотобойца. Кузнец оковывает вальки для машинных грабель артели «Сотрудник революции». Привычно и ловко работая молотом, он бубнит, не поднимая припухлых глаз: — Разве я, допустим, пес али какая бессмысленная тварь, чтобы этого дела не понимать? Я все понимаю. Мне все едино, на кого работать. Я мужик обоюдный!.. Сегодня чуть свет Корней Селезнев и милиционер Левкин подняли кузнеца с постели и, пригрозив ему протоколом, приказали открыть кузницу. И кузнец, боявшийся больше всего на свете милиции, покорно явился сюда и работает с азартом, без передышки. Иннокентий Окатов, стоя в дверях кузницы, как на часах, курит. Исподлобья глядит на кузнеца зоркими, ястребиными глазами.То, что годами копилось, бродило и зрело где-то в глубинах народной души и порой находило свое выражение то в тревожных иль грустных, берущих за душу песнях, то в драках, затеянных односельчанами от глухой тоски, от горькой на жизнь, на судьбу обиды,— все это вдруг обрело теперь, в эти тревожные дни весны, некое новое выражение. Подобно вешним «палам» — мятежному морю очистительного огня, грозно бушующего в открытом просторе и пожирающего мертвый бурьян прошлогодней травы,— подобно очистительному пожару забушевало в эти весенние дни пламя народного гнева против воочию увиденных врагов. Так, или примерно так, осмыслила Фешка события последних дней в бурной хуторской жизни, и так поняла она тот внутренний распад артели «Сотрудник революции», который происходил в последнее время. Фешка понимала, что настала пора для жестокой, непримиримой, решительной схватки с теми враждебными силами, которые мешали влюбленному в землю и работу, трудолюбивому и честному народу дышать полной грудью. Взбунтовавшиеся косари, отбившиеся было от артели «Сотрудник революции», вновь всем скопом явились наутро в кузницу. Кузнец злобно отбросил в сторону молот. Искоса поглядев на столпившихся в дверях мужиков, он спросил: — Что вы ко мне, в самом деле, пристали? Да я за кого хошь проголосую. Мне все едино! — Он — середка на половине,— безнадежно махнув на кузнеца рукой, говорит со вздохом Иван Осипов. Проня Скориков, суетясь около кузнеца, старается объяснить ему: — Ты раскинь умом, регент. Ты подумай, кузнец. Ведь собрались у них там одни, слышь, прасолы, одни варнаки, живодеры да конокрады!.. Это шайка грабителей, а не артель! — Одно слово, оторви да брось! — подтверждает дедушка Конотоп. — Одно слово, контры, регент! — подхватывает Проня Скориков. — Не люди — вороны! — По ним остроги давным-давно плачут, кузнец. Пойми, Христа ради, ты это! — Кому ты продался, регент? Иудам? — Затвори от их кузницу на замок, гони их отсюда в три шеи! Кузнец, улучив удобный момент, начинает уверять мужиков: — Не моху я, гражданы хуторяне, пойти на попятную. У меня ж контрактация с ними подписана. Договор на гербовой бумаге. Со штемпелем! За семью печатями! Это тоже понимать надо. — Все печати сорвем! — Правильно. Свои поставим… - Мы с тобой новую бумагу, регент, подпишем. Проня берет кузнеца за бороду и спрашивает: — Говори, ты их руку держишь или нашу, регент? — Да мне что, мужики. Мое дело подневольное. Я человек мастеровой. Я мужик обоюдный…— мнется кузнец, не давая прямого ответа. Нет, ты скажи, кузнец. Скажи прямо, без дураков. За нас ты или за прасолов? — настаивает Проня. Кузнец, потупя глаза, переступает с ноги на ногу. Он решительно не знает, что ему делать. Но, не теряя надежды выпить с мужиками, он вдруг говорит: Разве Я, допустим, пес али какая там другая тварь, чтобы после таких их пакостей машины им чинить?! Да ежели я, допустим, захочу, всю их контрактацию на козьи ножки изверчу. Я несправедливостей не терплю. Сами знаете, какой у меня характер. Я крутой па руку!.. Ничуть не удивившись такой внезапной перемене в поведении кузнеца, мужики тотчас же успокаиваются, удовлетворенно вздыхают — уговорили! Тогда Проня Скориков, подмигнув Конотопу, потихоньку извлекает из-за широкого сапожного голенища припасенную поллитровку второсортного самогона и торжественно ставит ее перед кузнецом на наковальню. Достает из-за пазухи шкалик с горькой и Конотоп. Раскошеливаются один за другим и остальные мужики. Кузнец изнутри закрывает кузницу на железный крюк и, принимая из рук Конотопа жестяную ржавую кружку с угощением, говорит: — Благодарствую. А на окатовского выродка я плевал с колокольни. Мне он не сват и не брат. Мне с ним детей не крестить. Я — за бедную нацию, не за кулачье. Я — за пролетарию всех стран. А с кулачьем нам не по пути, Так я, гражданы хуторяне, свою политику понимаю! — Пей на здоровье, регент! — хором, наперебой упрашивают кузнеца повеселевшие мужики. Весть об уходе из «Сотрудника революции» бригады косарей-однолошадников взволновала и окрылила Феш-ку. Не смыкая ночью глаз, она думала: «Значит, пора. Созрел нарыв. Теперь на них можно двинуться в лобовую атаку. Это факт. Только вот беда: без надежной подмоги со стороны нам не осилить их в открытом бою. И помощников надо искать по верному адресу — у партии. У Азарова с Тургаевым. В зерносовхозе!» |