Онлайн книга «33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине»
– Мне сказали, что здесь в обозе несколько недель назад от случайного снаряда погибли мои родители… Элеонора отодвинула протянутый ей котелок и вдруг спросила: – Это вам сообщил журналист Ива́нов? Он проезжал мимо нас… Сорокин был поражён, оказывается, второй и третий вопросы отпали сами собой. – С Ива́новым, у него легкая фамилия и трудное имя, я знакома с Омска, мы обменивались информацией, и он мне помогал что-то понять, какие-то ваши русские сложности, а про гибель семьи известного сибирского кадета Сорокина я слышала… поражала нелепость случая… – И вы не сказали? – Не обижайтесь, Мишя, во-первых: имя Сорокин – это как в Англии Браун, а во-вторых, как я могла вам сказать, если я сама ничего не видела, а теперь вы всё сами знаете от своих… Сорокин сидел и глядел в черноту полупустого, остывающего в его руках котелка. «А она права, леди Энн, она права», – повторял он, его поразили ум и прозорливость этой маленькой женщины. «Постой, а почему маленькой?» Он удивился, он же до сих пор не видел её, кроме как сидя на санях: она сидела и сейчас на мешке с поклажей, но, глядя на её маленькие руки, он понял, что впечатление, которое у него сложилось, скорее всего, верное. – Я понимаю, вам сейчас сложно, и никакие слова утешения не помогут, я чувствую, – она помахала открытой ладонью перед носом, – что в штабе вы уже помянули ваших родных… я хочу, чтобы вы сейчас выпили со мной за надежду. – Она секунду помолчала. – На войне так много нелепостей и случайностей, что они оставляют возможность надеяться. Сорокин поднял глаза от котелка – вокруг костра уже опустело, хозяева саней укладывались спать, они сняли часть поклажи, подтащили сани ближе к огню и – Сорокин даже не заметил этого – подбросили в него дров, и костёр горел ярко и жарко. Всё это происходило как бы помимо него и Элеоноры, и стало понятно, что до них никому нет никакого дела. – Ну что, Мишя… – услышал Михаил Капитонович и почувствовал, что Элеонора что-то уткнула в его локоть, – у меня даже стакан есть. Сорокин вздрогнул: – Да, леди Энн, конечно… я очень вам благодарен… – Только вы не подумайте, что я… – Элеонора смотрела на него прямо, – мне на самое дно, я совсем не умею пить, а вам надо, и надо ложиться спать. Сорокин взял стакан и открутил крышку тяжелой фляжки. – Хватит, достаточно, мне самую капельку, я не хочу, чтобы кто-то подумал… Сорокин плеснул на дно и подал Элеоноре, подумал, воткнул ложку в котелок и тоже протянул ей. – Спасибо, я сыта, я только смочу губы, и вам останется побольше. Михаил Капитонович почувствовал запах виски и сразу ощутил голод. – Вам сначала надо поесть, Мишя. И тут Михаил Капитонович вспомнил, чертыхнулся и полез в карман. – Вот! Это просил вам передать ваш любимый Огурцов. – Что это? – спросила Элеонора и взяла из рук Сорокина кусок сахара. – Какой он милый… – она поднесла стакан к губам, – я только смочу губы. Виски действительно только смочило её губы, она их облизнула и подала стакан Сорокину. Михаил Капитонович взял, долил, чокнулся с фляжкой и с благодарностью посмотрел на Элеонору. – Пейте, пейте! И смотрите, к нам кто-то идёт! Сорокин выпил, заел ложкой кулеша и оглянулся, к ним приближался Огурцов. – Покушали, ваше благородие? – спросил Огурцов и повёл носом. В холодном стоячем воздухе чувствительно пахло спиртным. Сорокин вопросительно глянул на Элеонору, и та незаметно кивнула. Михаил Капитонович поднял стакан к свету, налил и протянул Огурцову. – Премного благодарен… «…барин!» – про себя договорил за Огурцова Сорокин. Огурцов одним духом выпил и утёрся кулаком. – Присаживайся, Дмитрий Михайлович, – предложил Сорокин. Огурцов подошёл к саням, ухватил какой-то мешок, бросил его на снег и сел напротив. – Гнедого обустроил? – спросил Сорокин. – Как есть, ваше благородие! Есть у меня в роте один… он в энтом деле разбирается… так и накормил, и напоил, и даже гриву расчесал, потому, мыслю, Гнедой наш в ласке и сытости! – Сказав это, Огурцов взял пригоршню снега и обтёр ею лицо. – И как вы, ваше благородие, так угадали? Я також назвал его Гнедком… Элеонора и Сорокин увидели поднимающийся от лица фельдфебеля пар. – Однако ж вам, надо полагать, и почивать пора: и вам, и барышне, тока к огню поближе садитесь, до утра его тепла хватит, – сказал Огурцов, поднялся и добавил: – А я подежурю, а если што, вас кликну! Сорокин было намеревался поинтересоваться, как Огурцов оказался так далеко от своей Псковщины, но тот уже повернулся и пошёл к своему костру. Сорокин кивнул ему вслед и начал укладывать мешки. – Вы их положите так, чтобы мы могли на них сесть спинами друг к другу, и будем спать, – тихо сказала Элеонора. – А вам удобно будет спать сидя? – спросил Михаил Капитонович. Элеонора улыбнулась. «Какая у неё чудесная улыбка!» – невольно подумал Сорокин. – Мишя, я так сплю уже которую неделю, положу один мешок под себя, другой поставлю к… – саням, – по-русски подсказал ей Михаил Капитонович. – …или к дереву… – Она не успела договорить, как над её головой что-то коротко свистнуло и ударило в ствол ближнего дерева. Сорокин не сразу понял, что это было, но инстинктивно бросился на Элеонору, повалил её и ногой стал закидывать костёр снегом. – Что вы делаете, Мишя, – с трудом выговорила придавленная его телом Элеонора. – Тихо, Энн, прошу вас, – прошептал Сорокин, не переставая грести ногою снег к костру, – по нас стреляли… – Так бывает каждую ночь. – Она освободила из-под его локтя лицо и стала его отталкивать. – …разве вы не поняли? – договорил Сорокин. – Не гасите костёр, мы замёрзнем, – умоляющим голосом попросила она, – так бывает часто, почти каждую ночь!.. Вы слышали выстрел? «Нет!» – ответил ей про себя Сорокин. – Нет! – повторил он вслух. – Вот видите, значит, стреляли откуда-то очень далеко, это шальная пуля. Сорокин встал на колени, Элеонора села и закрыла рот ладошкой. Сорокин увидел, как от смеха вздрагивает её тело. – Вы такой быстрый, Мишя, к пулям я привыкла, а… – она беззвучно смеялась, – а к такой быстроте – нет! Михаил Капитонович стоял на коленях и не знал, что делать. Соседи по саням обустраивались на ночлег, как будто ничего не произошло. – Укладывайте мешки… – Элеонора промокала варежкой слёзы. |