Онлайн книга «Харбин»
|
Шуршит, шуршит. И всё течет сквозь пальцы, когда сожмёшь в руке… * * * Над ручьём весь день Ловит, ловит стрекоза Собственную тень. * * * И встать я не встал, и спать не спится… И так проходит ночь, и утро настаёт, Все говорят: «Весна»… А дождь не устаёт — Всё продолжает литься! И я с тоской смотрю, как он идёт… * * * Да, сном, и только сном должны его назвать — И в этом мне пришлось сегодня убедиться, — Мир – только сон… А я-то думал – явь, Я думал, это жизнь, а это только снится! * * * Я красотой цветов пленяться не устал, И слишком грустно потерять их сразу… Всегда жалею их, Но так их жаль, как этой ночью, Не было ни разу! Да, вчера была интересная встреча. Меня вызвали к начальнику. Я вошёл в кабинет, минут пять сидел один, потом открылась дверь, и вошёл Сашик и какой-то капитан. Хотя нет, не какой-то. В августе 45-го я его видел в Харбине – он крутился вокруг дома Адэ-сан. Потом я видел его около телефонной станции, потом около собора, где-то ещё… На нём тогда не было формы, был костюм и нелепая шляпа, точнее, шляпа была обычная, но сидела она не как на европейцах, а как на нас, японцах. Нам ведь довольно трудно даётся европейская одежда, кроме формы. В их костюмах мы часто выглядим, как они нас рисуют на своих карикатурах. Я его поэтому и приметил, из-за этой шляпы. Почему мне тогда было не до него? Так вот, они вошли, я встал. Капитан очень по-деловому, почти не глядя на меня, разложил на столе документы, а перед этим отпустил охранника, просто выставил его за дверь. Расположился, вытащил из кармана толстую стеклянную пепельницу и устроил её на углу стола, ко мне поближе, я курил один, этим он, кстати, нарушил лагерный порядок, а что, если бы я в него запустил этой пепельницей! Потом сел и кивнул мне, мол, садись. А Сашик стоит! Капитан глянул на него, и Сашик тоже сел. Немного помолчали. Капитан, глядя на Сашика, спросил: – Насколько я понимаю, переводчик нам не нужен? Сашик первый раз посмотрел на меня и согласно кивнул. – Скажите, военнопленный… Коити Кэндзи… – начал капитан, дальше он задавал вопросы, изредка поглядывал на Сашика, а тот только кивал. Я отвечал, война кончилась, и мне было нечего скрывать. Сашик всю беседу, а она длилась, наверное, часа два, молчал. Ты знаешь, Сонечка, он на меня почти не смотрел. Я подумал, что понял почему, и стал ему подыгрывать, тоже не буравил его взглядом. В конце концов, мне было всё понятно и даже понятно, зачем он понадобился капитану, просто для того, чтобы в его присутствии я ничего не соврал и не перепутал. А мне и незачем было врать, и перепутать я ничего не мог, всё в памяти было так свежо, как будто это было вчера, потому что он спрашивал меня только про Харбин. Я всё ждал, спросят ли они о тебе, но нет, не спросили. В один момент наступила пауза, капитан дал Сашику какой-то документ, и он стал его читать, а сам взял другой и тоже стал читать. Тогда я прямо посмотрел на Сашика, и, ты не представляешь, вдруг он представился мне в советской военной форме, в парадном кителе, таком какие я видел на офицерах в нашем лагере на их праздник октября или 1-е Мая – с золотыми погонами. Я только не мог увидеть звездочек на его погонах: две лейтенантские или четыре капитанские, как у его соседа. Почему-то я не подумал про него как про старшего лейтенанта – три, а именно – две или четыре. Сашик смотрелся. Форма ему очень шла. Я вспомнил его отца, полковника царской армии, я никогда не видел его в форме, но в царской форме я видел других русских харбинцев: полковников, генералов, на разных их собраниях или торжествах. И у меня вдруг сложилось такое ощущение, что на Сашике форма не советская, а царская, погоны-то ведь – золотые! Удивительно, да? Потом разговор или допрос, я так и не понял, закончился, они поднялись, кивком попрощались и вышли. Я остался, мне надо было дожидаться конвоя. Через минуту дверь открылась, и в неё буквально ворвался Сашик, он подбежал ко мне, я от неожиданности вскочил, обнял меня и прошептал, на самом деле он кричал, но шёпотом: – Извини, Кэндзи, я не мог по-другому! Прошу тебя, когда вернёшься на родину, постарайся найти моих! И Соню! Может быть, они уехали из Китая, я их нигде не нашёл. Может быть, они в Америке или в Австралии или… хотя бы просто живы… Если найдёшь, скажи им, что я живой, а потом я сам постараюсь их найти… Наверное, он хотел сказать что-то ещё, но приоткрылась дверь, в комнату вполлица заглянул конвойный, весь в веснушках, и жалостно так попросил: – Товарищ старший лейтенант, вас ждут у начальника лагеря… Сашик отвернулся от меня и ушёл. Больше я его не видел. Видишь, как я ошибся, он оказался не лейтенант и не капитан, а именно старший лейтенант. Он был в обычном гражданском костюме, но форма бы ему очень шла. Ладно, все. Об этом надо забыть, хотя бы на время». Письмо № 6 (перевод с японского) «Я помню, как после концерта Вертинского мы вышли из зала. Ты, я и Сашик, как видишь, без Сашика у нас ничего не происходило. Настроение у всех было как в песнях Вертинского. И тогда я прочитал тебе танка, вот эту: «Я красотой цветов…» Ты посмотрела на меня удивлённо, и если бы смогла ответить, то, наверное, так: Я не могу найти цветов расцветшей сливы, Что другу я хотела показать: Здесь выпал снег, — И я узнать не в силах, Где сливы, а где снега белизна? Тогда бы я тебе ответил: Как сквозь туман вишнёвые цветы На горных склонах раннею весною Белеют вдалеке, — Так промелькнула ты, Но сердце всё полно тобою! Как видишь, они все очень короткие, пять строк – танка или три – хокку. А вот – такие: Чем так мне жить, страдая и любя, Чем мне терпеть тоску и эту муку, — Пусть стал бы яшмой я, Чтоб милая моя Со мной осталась бы, украсив мною руку. Или: Когда ты спросишь, Как теперь я сплю Ночами долгими один, – одно отвечу: Да, полон я тоски О той, кого люблю. Или: Я полон грусти, расстаюсь с тобой, Слезинки светлые дрожат на рукаве, Как яшма белая!.. Я их возьму с собой, Пусть это будет память о тебе… А может быть, так: О этот мир, печальный мир и бренный! И всё, что видишь в нём и слышишь, – суета. Что эта жизнь? |