Книга Великий любовник. Юность Понтия Пилата, страница 84 – Юрий Вяземский

Ну, а теперь о том, что произошло со мной на следующий день после празднования моего совершеннолетия.

VI. Утром после завтрака я отправился гулять на озеро. Погода была прелестной. На небе ни облачка. Солнце еще не жаркое.

Весна в тот год рано вступила в свои права. В апреле у нас уже всё, что только могло, расцвело. В мае началась почти летняя жара, и вода в озере так прогрелась, что уже можно было купаться.

Я решил поплавать.

Уйдя подальше от города в сторону гельветской деревни, я выбрал укромное место — небольшой заливчик, окруженный кустами, — разделся и с разбега нырнул. Вода была шелковистой и освежающей. Я чуть ли не на стадию отплыл от берега, почти не прилагая усилий, блаженствуя и чувствуя себя рыбой. Потом вернулся. Затем опять поплыл в сторону солнца. А когда снова вернулся, увидел на берегу молодую гельветку.

Я сразу узнал ее. Это была одна из Вардиевых служанок, Юкунда — та самая, которая, помнишь? на моих глазах делала Гнею Эдию массаж в купидестре (см. 7, II).

Я крикнул ей из ВОДЫ:

— Чего тебе надо?

Девица мне не ответила. Она жмурилась на солнце. Так жмурятся египетские домашние зверьки, которых называют кошками. Я их, естественно, ни разу в жизни не видел. Но когда потом увидел, то сразу же вспомнил, что гельветка именно так жмурилась и вообще очень была похожа на эту самую кошку.

Я снова крикнул:

— Если тебе ничего не надо мне передать, уходи! Я хочу выйти и одеться!

Девица извлекла из-под рубашки небольшое желтое яблоко, повертела перед своим лицом, а затем резким и сильным движением бросила в мою сторону. Не увернись я вовремя, яблоко угодило б мне в голову. А так лишь слегка ударило меня по плечу.

Гельветка рассмеялась, запрокинула голову, повернулась и исчезла в кустах.

Я еще некоторое время побыл в воде, выжидая, чтобы она отошла подальше.

А потом стал выбираться на берег; дно в этом месте отлогое — быстро не выйдешь.

Я уже почти вышел из воды, когда из кустов вновь появилась девица — теперь совершенно нагая.

Я прикрылся руками, быстро попятился и, зацепившись ногою за камень — дно было песчаным, но лежало два или три больших камня, — об один из них я преткнулся и упал навзничь.

Вода накрыла меня с головой. Под водой я перевернулся и пополз по дну в сторону от берега, дабы не выставлять напоказ обнаженное тело и, достигнув необходимой глубины, уплыть от гельветки.

Но мне это не удалось. В следующее мгновение девица упала на меня: вроде бы сверху, но под водой ее голова оказалась сначала сбоку, а потом и прямо передо мной. Губы ее сомкнулись с моими губами. Вернее, она своим ртом втянула в себя мой рот, будто собиралась забрать у меня оставшуюся часть воздуха. Задыхаясь, я оттолкнул ее и вынырнул на поверхность. Вернее, высунул свою голову из воды, так как, говорю, мелко было — по колено или чуть глубже. Я едва успел глотнуть воздуха, как девица, обхватив меня за шею, снова утопила мне голову. И под водой снова впилась губами в мои губы.

Я не Вардий, чтобы подробно описывать и смаковать все эти для кого-то, может быть, прелести…

Скажу лишь, что гельветка, судя по всему, была крайне опытной женщиной. Если бы она пыталась меня соблазнить, как обычно женщины соблазняют мужчин, кем угодно клянусь, ничего у нее бы не вышло! Но она… Она топила меня! Она мне дышать не давала! Вернее, отпускала и давала вздохнуть лишь тогда, когда я ей подчинялся. Чем больше я ей уступал, тем чаще она меня выпускала из воды и тем дольше позволяла набирать в легкие воздуха. Она своими руками и ногами оплела меня, как сеть, нет, как большая медуза, но плотная, тугая, жаркая, хищная… Когда я еще сопротивлялся, она была сверху. А стоило мне поддаться, мы поменялись местами. И она продолжала меня топить, уже не впиваясь мне в рот, а утыкая мне голову в свое тело, в грудь и в живот… Лишь тогда, когда она добилась того, что хотела, она вытолкнула мою голову из воды и сама, приподнявшись на локтях, высунулась и зашептала, зашипела и застонала:

— Теперь дыши… Дыши чаще!.. Глубже… Жадно дыши!..

Но чем чаще и глубже я теперь дышал, тем больше я задыхался, и тем сильнее мне хотелось задохнуться…

Восторг? Блаженство? Ничего подобного я не испытал. Хотя Вардий мне столько раз описывал… Сначала было только нарастающее удушье. А потом словно разом вдруг сверкнуло и вспыхнуло всё вокруг: небо, вода, оскалившаяся подо мной девица. Вспыхнуло действительно ярко и жарко. Но следом за этим всё как будто померкло. И тотчас возникло ощущение… мне его трудно передать… такое родилось чувство, будто у тебя что-то очень важное отняли, обманули и обокрали…

Девица, отпустив меня на свободу, игриво спросила:

— Ну, как, ты живой?

Я ей не ответил. Я ее видел, как в дымке.

— Для первого раза неплохо, — сказала гельветка. — Конечно, поторопился. Но этому надо учиться.

Я молчал. Я плохо понимал, что она мне говорила.

— Ладно, приходи в себя. А я пойду. Я немного замерзла, — сказала девица, встала на ноги, вышла из воды и скрылась в кустах.

…Сколько я пробыл в озере, не помню. Но помню, что, когда шел домой, всё мне казалось будто в тумане. Когда же туман отступил и рассеялся, я увидел грязное озеро, пошлое небо и гадкое солнце. Никогда до этого мир не выглядел таким гадким, таким пошлым и грязным.

Но удивительно! Самого себя я гадким не ощущал. Я не собой брезговал — я брезговал всем, что меня окружало. Такое вот, с позволения сказать, послевкусие.

VII. Дома меня встретила Лусена.

— Что случилось? — быстро спросила она.

— Н-н-ничего.

— Почему ты такой бледный?

— Разве я б-бледный?

Только после второго своего ответа я понял, что снова стал заикаться…Ты ведь помнишь: после гибели отца я года два заикался. А потом Рыбак меня вылечил, (см. «Детство Понтия Пилата).

Лусена больше не задавала вопросов. Она обняла меня, прижала к груди и на ухо зашептала:

— Это от радости. Не пугайся. Вчера был такой замечательный день. Столько волнений. Всё пройдет. Только не бойся. И не думай об этом. Пройдет. Обязательно. Только пугаться нельзя.

Я высвободился из ее объятий и сказал:

— Откуда ты в-взяла, что я испугался?

Она снова потянулась ко мне и хотела прижать к себе.

— Не т-трогай меня! — раздраженно вскричал я.

…Клянусь тебе, Луций! Впервые в жизни мне стало не просто неприятно — мне стало противно, что Лусена меня обнимает и вообще ко мне прикасается.

Я взял книгу Вергилия и пошел на крышу главного дома; хозяин был в отъезде. Я принялся вслух декламировать первую книгу «Энеиды», но заикался чуть ли не на каждой строчке.