Книга Осада, страница 13 – Джейк Хайт

— Н-нет. — Дмитрий не решался сказать больше, боясь нечаянно проговориться.

Сглотнул судорожно. Елена же, приблизившись, вглядывалась в его лицо.

— Нотар?

— Нет! — выдавил Дмитрий.

Елена отвернулась, кивнула медленно.

— У них хватило ума держаться в тени, — сказала она, вздохнув.

Сгорбилась уныло и показалась вдруг очень старой, уставшей.

— Отчего же врагами всегда становятся лучшие?

Но она одолела слабость, выпрямилась и, когда снова повернулась к Дмитрию, была уже прежней царственной Еленой, и голос ее был холоден и безжалостен.

— Поклянись жизнью: когда прибудет брат, ты воздашь ему почести как императору!

— Клянусь.

— Я слышала твою клятву. Я довольна. До прибытия Константина ты останешься здесь. Если попытаешься сбежать, я прикажу выколоть тебе глаза и отрезать язык и заточу до конца жизни в отдаленном монастыре. Понятно?

— Да, мама.

— Хорошо.

Елена ступила вперед, взяла в ладони голову Дмитрия, поцеловала его в лоб.

— Сынок, добро пожаловать домой!

Подошла к двери, постучала тихонько. Та распахнулась, затем с грохотом затворилась за ней. Скрежетнул задвигаемый засов. Дмитрий отвернулся, посмотрел в окно. Дождь все лил, ровный, монотонный, равнодушный. Краткое правление императора Дмитрия окончилось, не начавшись.

Январь 1449 г.

Мистра

Шестого января, накануне православного Рождества, Лонго стоял в церкви Святого Дмитрия в Мистре, столице Морей, в ожидании человека, которому предстояло принять корону и стать Константином Одиннадцатым, императором Рима. Церковь заполнила огромная толпа императорских чиновников и знати. Лонго пребывал в первом ряду, затиснутый между императорским телохранителем Далматом и толстым коротышкой, постоянно тыкавшим локтем в ребра. Богатая одежда толпы — сплошь шелковые далматики с вышивкой золотом по вороту — плохо сочеталась с кислой вонью, истекавшей от множества взопревших, прижавшихся друг к другу тел. Некоторые пытались заглушить смрад духами, и оттого он делался еще страшней. Лонго старался не дышать глубоко и непрестанно себе напоминал: быть приглашенным на коронацию — великая честь.

Приглушенный рев — будто волна обрушилась на берег — донесся снаружи, от толпы простолюдинов, окруживших церковь и теперь первыми завидевших Константина. Лонго повернулся вместе со всеми лицом к дверям. Ему не терпелось увидеть нового императора, кому выпадет оборонять Константинополь от турок. Рев снаружи делался все громче и громче, и наконец двери церкви распахнулись. Два ряда юношей прошествовали, помахивая серебряными кадилами на длинных цепочках и наполняя храм сладким ароматом благовоний. За юношами вошел Константин, облаченный в простые белые одежды, белые сапоги и перчатки, — высокий, стройный, со смуглой загорелой кожей, с красивым сильным лицом. Аккуратно подрезанные волосы и ухоженная бородка были совершенно седыми, хотя Константин вовсе не казался стариком. В свои сорок четыре года он сохранил еще юношеский задор и силу, шагал уверенно — горделивый, величественный. Взошел по ступенькам на помост, воздвигнутый перед алтарем, повернулся к толпе. Совсем близко — и Лонго сумел разглядеть глаза нового императора: серые, спокойные, добрые.

Император торжественно прочел символ православной веры, и после каждого «Верую!» толпа возглашала в унисон: «Боже, храни государя!» Когда же сказал: «Верую в единую святую, соборную и апостольскую Церковь», многие смолчали. Константинова политика объединения православных с католиками была не слишком популярна.

— Клянусь жизнью своей и кровью своей защищать державу, врученную мне Господом! — изрек наконец Константин.

— Боже, храни государя! Да укрепит самодержца Господь! — отвечал народ.

— Клянусь править справедливо и быть заботливым пастырем для людей!

— Спаси, Господи, люди твоя! — отвечала толпа.

Константин повернулся спиной к толпе и встал на колени перед дряхлым старцем, облаченным в алый саккос, — митрополитом Мистры. Тот простер руку над Константином и заговорил нараспев: «Господь помазал государя елеем радования, одел его силою с высоты, наложил на главу его венец от камня честного, даровал ему долготу дней, дал в десницу его скипетр спасения, посадил его на престоле правды, сохранил его под своим покровом и укрепил его державу. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!»

Двое знатных сановников облачили Константина в порфиру.

— Прими же печать Духа Святого! — возгласил митрополит и помазал святым миром чело, очи, ноздри, уста, уши, грудь и руки с обеих сторон.

— Богом венчанный, Богом дарованный, Богом приукрашенный, благочестивый, самодержавный василевс! Прими же корону, еже есть видимый образ данного тебе от Всевышнего над людьми твоими самодержавия к управлению их и к устроению всякого желаемого им благополучия! — заключил митрополит.

Молодой служка принес корону империи, стемму: толстый золотой обруч, украшенный драгоценными камнями, с решетчатым высоким узором поверху, а за ним — навершие из белейшего горностаевого меха. Митрополит положил дряхлую руку на корону, поднял, но та оказалась слишком тяжелой для старика. Толпа замерла в ужасе: митрополит не удержал корону, уронил, она скатилась по ступеням к подножию помоста.

— Господи, помилуй! — выдохнул пораженный толстяк слева от Лонго. — Страшное знамение!

Побледневший митрополит замер. Побежал шепоток, кто-то выкрикнул, что это провозвестие гибели Рима. Крикуна зашикали, но зашептались оживленней. Константин же встал и повернулся к толпе, немедленно замолчавшей. Спустился по ступеням, поднял высоко корону — чтобы видели все.

— Я верую в милость Господа и в силу человеческих рук, а не в знамения! — провозгласил он и увенчал короной свое чело. — Да благословит меня Господь, да наделит меня мудростью править справедливо и силой защитить державу моих предков!

Толпа разразилась криками ликования, и Лонго вместе с ней. Теперь уже сомнений не оставалось: за этого императора Лонго сразится с радостью.

Вскоре крики вразнобой сменились единым, мощным славословием, какое по обычаю возносилось каждому новому василевсу: «Свят, свят, свят! Слава в вышних Богу и на земле мир!» Люди опускались на колени; и миряне, и клирики — многие распростерлись на полу. Лонго опустился на колени, но простираться не стал. Он, благородный генуэзец, был готов почитать императора, но не собирался ползать на брюхе ни перед кем. И головы не склонил. Потому Константин обратил на него внимание, кивнул ему и затем вышел из храма. За ним последовали митрополит и юноши с кадилами.

Так Константин Драгаш стал Константином Одиннадцатым, Цезарем Августом, богоданным василевсом Византии, императором Рима.

Вместе с толпой Лонго пришел к дворцу. Из-за обилия людей сразу подойти не удалось, он лишь издали разглядел Константина, сидевшего на троне посреди двора. Император улыбался, а перед ним нескончаемой чередой проходили люди, склонялись, целовали колени с выражением преданности, клялись в верности. Лонго присоединился к процессии и вскоре оказался перед императором. Поклонился низко.