Книга Потешная ракета, страница 40 – Елена Колядина

Потянулись ряды масличных деревьев – старых, с седыми, перекрученными стволами, и молодых, с узкими листочками. Миновали деревушку с разбежавшимися по сторонам робкими козочками. И вдруг Феодосия увидела посаженные ровным строем деревья, усыпанные яркими оранжевыми мандаринами! Такой же, только высушенный плод перекатывался и постукивал в ее чудесной склянице! У Феодосии затрепетало сердце!

«Что, как Истома шел сим же путем в летящие ввысь Метеоры? – возликовала, отринув доводы разума и утратив всякую логику, Феодосия. – А ежели пребывал Истома в православных грецких землях, то не мог быть разбойником и бийцем, торговавшим табачным зелием. И, значит, казнен был по гнусному навету, несправедливо. А коли так, и Агеюшка рожден не от государственного преступника, а от честного мужа, невинно пострадавшего от людской злобы».

Феодосия блаженно улыбалась.

Как поле, усаженное цветами, как жужжание пчелки, как плескание прозрачной воды была улыбка ее. И запеть ей хотелось, раскинув руки, закружиться веретеном, упасть среди алых маков и глядеть в лазоревые грецкие небеса!

Феодосия поскребла ногу, укушенную блохой, и засмеялась: встреча с мандариновыми садами – добрый знак, не иначе, ждало ее впереди, в Метеорах, самое счастливое событие!

На ночевку встали возле бьющего из скалы святого источника. Вода в нем была превкусной – холодной и сладкой, просто невозможно было оторваться. Напившись, слегли под навесом из сухих пальмовых листьев и тростника. Купно расстелили шерстяные войлоки – от змей, завязали ушеса, чтоб не влез скорпион – пустынный рак, имеющий на хвосте коготь, поглядели на сверкающую звездами небесную сферу и усонмились с любовью в сердце.

* * *

Метеоры предстали неожиданно.

Открылась по выходе из зарослей акаций и густого ивняка над ручьем долина с селениями.

– Каламбаки и Кастраки, – сообщил Вассилис.

Все оживились и повернули головы к горам, укрывающим вдали долину.

Феодосия вгляделась в синие горные вершины, и вдруг явились ее взору отделившиеся от скальных гряд могучие каменные столпы в полверсты высотой с налепленными навершиями – белыми, бурыми, красными. То вознеслись посаженные на каменные пальцы стены и храмы. Невозможно было различить, где кончается утес и начинается рукотворная стена с окошками, где стоит с допотопных времен каменный столп, а в коем месте прорастает он кладкой пестрого камня. Некие здания были зело древними – потеки хозяйственных стоков проточили в скалах ложбины.

Осляти процокали копытцами по заросшей тропе и встали. Монахи слезли на утоптанную площадку под скалой и принялись разминать ноги.

– А как же туда возвергнуться? – вопросила Феодосия и в следующий миг увидела сплетенную из толстых веревок сеть, стянутую в горловине кошелкой, болтавшуюся на канате. Подняла очеса и вздрогнула: канат тянулся на вершину скалы, где цеплялся за деревянные блок, устроенный на деревянной навесной глядельне.

– С Богом! – крикнул Вассилис и отважно залез в сеть. Садок, раскачиваясь, рывками потащился вверх, к деревянной виселице.

– Сарынь на кичку! – стараясь поднять дух товарищей и напустив беспечный вид, выкрикнул Вассилис.

Феодосия затряслась – зело боялась высоты! Монахи бодрились.

Нестерпимо долго тянулось время, пока сеть не достигла подвесной глядельни и темная фигурка не подтянула ее к настилу. Через миг Вассилис помахал товарищам дланью.

Из соседней глядельни вывалилась веревочная лестница. По ней, отчаянно перекрестившись, полез молодой монах, легкий весом. Тут вновь спустилась к подножию сеть, в которой поднялся Вассилис.

– Кто следующий? – вопросили друг друга монахи.

– Я! – поперхнувшись, выкрикнула тонким голосом Феодосия, напуганная перспективой взбираться на полверсты в небо по веревочной лестнице. Уж лучше сидеть в плетеной кошелке!

Она с дрожью в коленцах влезла в сеть, села на пятки, судорожно сжимая котомку, и крепко зажмурила очеса.

Кошелка дернулась, завалив Феодосию на бок, и, сотрясаясь, потащилась вверх. В ушах свистел ветер, стонал канат, слабо доносился скрип блока. Двоицу раз Феодосию раскрутило, отчего загудело в голове.

– Сие испытание мне, испытание, – бормотала Феодосия. – Проверка, смогу ли подняться в небеса на пороховой ступе?

Вдруг наступила теплая тишина, звуки с земли уж не досягали, лицо обволокло парное облако, и Феодосия догадалась, что преодолела невидимую границу между твердью и небесами. Она приоткрыла глаза и увидела высь небесную в дрожащих струях солнечного света, и долину далеко внизу, в мерцающей бледной пелене прозрачного воздуха, и золотые стрелы, падающие из перламутрового облака, и услышала тихий звонкий смех Агеюшки.

– Нет, не испытание сие, а превеликое счастье вознестись ближе к Господу, – с радостью поняла Феодосия и ударилась головой о настил глядельни.

Крепкие руки подхватили ея и поставили на доски.

– Калос ирфатэ! – сказал монах.

– С приездом, – повторила Феодосия и, пошатываясь, пошла по каменному переходу.

Здания на вершине каменного столпа были выстроены тесно – все кельи да каморы, чтоб не было праздных мест. Реликварий, библиотека, небольшая базилика – все это Феодосия увидела потом, когда монахи вышли к обеду, после того как ненадолго разошлись по отведенным кельям – переодеть чистое.

В крошечной своей клетушке с маленьким окошком Феодосия огляделась, поставила на поставец две иконки, выложила на табурет под глиняным рукомойником полотенце и зубную метелку, причесалась и, услышав призыв, пошла в трапезную.

Метеорские монахи питались постно, мяса на столах не было, но ради братьев из далекой Московии спешно было потушено сарацинское пшено с изюмом в виноградных листьях, поданы вяленые помидоры в масле, соленые оливки и маслины, крошечные острые перцы, начиненные овечьим сыром, большие лепешки и доброе красное вино.

После застолья с беседою – толмачом выступал Вассилис – пошли осматривать монастырь.

Феодосия залюбовалась густой россыпью махровых роз, свисавших с плетей, обвивших каменную стену подле базилики. Стоя в конусе жаркого солнечного светолития, она втянула носом густое розовое сладковоние и почесала лодыжки одна о другую. «Осляти блохастые! Христос тоже входил на осляти в Иерусалим. Что, как и его терзали блохи? – совершенно не к месту вопросила Феодосия, подняла лицо к солнцу и поспешно пробормотала: – Господи, прости, Господи, прости меня, сущеглупую! Это все проклятые, зловредные блохи!»

Дни и недели летели стрижами – в молениях, беседах, ночных бдениях и работах.

Монахи спускались в Фессалийскую долину, посещали торжище, где покупали овощи, масло, лимоны и пшено, и вновь поднимались – на соседние утесы, в другие монастыри. Подъем в плетеной клети не казался теперь ужасным. С благоговением осмотрели братья в соседних монашеских убежищах фрески, коим было сто лет, частицу золотой византийской буллы, пали ниц перед иконой Богоматери, подаренной императрицей Марией Палеолог, и даже побывали у отшельников в пещере на одном из утесов.