Книга Гугеноты, страница 18 – Владимир Москалев

— Так что же маркиза де Водрейль? — спросила Екатерина, продолжая начатый ранее разговор.

— О, она не вынесла этого удара и отреклась от всего мирского, посвятив себя служению Богу, — ответила Диана.

— В самом деле? Ай да Бурбон, переменчив, как весенняя погода!

— С маркизой у него не было ничего серьезного, да и продолжался адюльтер лишь до очередного его похода.

— Значит, бедная Водрейль не сумела дождаться своего возлюбленного. А когда он вернулся, то…

— …застал ее, как говорят, на месте преступления. Соперника он тут же зарезал, как ягненка, а неверную избил так, что она целый месяц не выходила из дому. Представляю, какою была бы его месть, окажись на месте маркизы законная супруга.

— Нет, нет, Диана, это исключено! Королева Наваррская — особа строгих правил и вовсе не падкая до любовных интрижек с чужими мужчинами.

— Кстати, Ваше Величество, зачем она явилась в Сен-Жермен? Говорят, Антуан Бурбонский тут же отправился со своей армией куда-то на север, чтобы только не встречаться с ней.

— Она приехала, побуждаемая муками ревности, — не моргнув глазом, ответила королева-мать. — Почему ты об этом спрашиваешь, Диана?

— При дворе судачат, будто Антуан Бурбонский собирается жениться.

— Жениться? — Екатерина Медичи изобразила безграничное удивление. — На ком же?

— Неизвестно, но госпожа де Мансо, с которой я встречалась недавно, заверила меня, что Гизы хотят женить его на какой-то своей родственнице.

— В самом деле? Для чего же?

— Ах, Ваше Величество, для вас ведь не секрет, что Гизы мечтают о троне французских королей, а поскольку ветвь Бурбонов — ближайшая к Валуа, они и хотят взять к себе в дом Антуана.

— Им еще долго придется ждать, — с оттенком ненависти проговорила королева-мать. — На престол взошел Карл, но у него еще два брата. Династия Валуа не скоро закончится, я надеюсь дождаться еще и внуков…

— Дай-то Бог, мадам, ведь по отцу я тоже Валуа.

— Постойте, Диана, а как же его супруга, королева Наваррская? Ведь их брак никто не расторгал.

— Ах, мадам, вам прекрасно известно, насколько сильны Гизы.

— Не преувеличивай, дочь моя. Я лишь знаю, что наш дражайший кардинал собирался наследовать Павлу IV, но тут…

— …но тут, мадам, конклав единодушно избрал папой Пия IV из вашего рода Медичи.

Екатерина кивнула.

— И, тем не менее, — продолжала Диана, — я уверена, Гизы найдут подход к новому папе.

— Значит, вы полагаете, позиции Гизов еще очень сильны?

— Разумеется, ведь Карл Лотарингский является главой святой церкви Франции, а если бы на троне сидели Гизы, в Ватикане избрали бы другого папу — из рода неаполитанских герцогов Феррарских или Караффа. Ибо не секрет, что своим величием и существованием вообще папы обязаны больше всего королям Франции, в частности, Пипину Короткому [37] и Карлу Великому, — улыбнулась Диана.

Это было правдой, и мадам Екатерина это знала.

— Кстати, — спросила она немного погодя, — а где нынче Гиз? Вам, как жене маршала и снохе коннетабля, думаю, это известно.

— Помнится, с месяц тому назад он отправился во главе своих солдат в Эльзас. Кажется, там произошли крестьянские волнения, и ему пришлось их усмирять. А где он сейчас, надо спросить об этом у мужа.

В эту минуту доложили о визите коннетабля Анна де Монморанси.

— Просите, — сказала королева-мать и повернулась к Диане. — Очень кстати, спросим об этом у вашего свекра.

Ах, Диана, верите ли, как отдохнула я в разговоре с вами от скучных политических дел, ежедневно донимающих меня. Честное слово, я почувствовала себя лет на двадцать моложе. Как жаль, что наши беседы случаются так редко.

В кабинет вошел коннетабль, бывший воин двух королей, Франциска и Генриха. Он был одет в темно-серый плащ с серебристыми полосами снизу вверх, подбитый со всех сторон мехом горностая; голова его покоилась, как на блюдце, в белых брыжах, на груди висел орден Золотого Руна. Ему было семьдесят лет, но выглядел он все еще молодцевато.

— Мне уйти? — негромко спросила Диана де Франс.

— Вовсе незачем, — так же тихо ответила королева-мать. — Вы родственники, и вряд ли он собирается сообщить нечто, что не предназначалось бы для ушей дочери короля герцогини Ангулемской.

Коннетабль подошел и сдержанно поклонился обеим дамам:

— Ваше величество… мадам герцогиня…

— Присаживайтесь, Монморанси, — указала Екатерина жестом на одно из кресел за столом. — Ни к чему дворцовые этикеты, это нам надлежит стоять перед вами, храбрым полководцем, отдавшим столько сил и умения для блага отечества.

— О, Ваше Величество, — скромно ответил коннетабль, понимая, куда клонит королева-мать, — заслуги мои не столь уж велики, как вам кажется. Я солдат, и радеть о благе отчизны — мой долг, как, впрочем, и долг каждого христианина и верного сына Франции.

Екатерина не сводила с него прямого взгляда. Каждый, кому удалось бы в эту минуту прочесть ее мысли, без труда увидел бы в этом взгляде насмешку и осуждение одновременно.

— Полноте, коннетабль, ваша фигура при дворе Генриха II была далеко не последней, и вам это хорошо известно. Вспомните-ка, какую роль вы играли в дуэте с Дианой де Пуатье при моем покойном муже. Вы были так горды своим положением, а ваши отношения с мадам Валантинуа были настолько хороши, что вы даже и не замечали свою королеву.

— О мадам, — пробормотал коннетабль, начиная краснеть, — поверьте, я всегда искренне любил и глубоко уважал свою королеву; я старался по мере сил служить верой и правдой Вашему Величеству…

— Вы служили королю, Монморанси… И его фаворитке.

Разве не так?

Коннетабль отвел взгляд, засопел и побагровел еще больше. Он не ожидал такого разговора, хотя боялся его с тех пор, как Екатерина стала полноправной правительницей государства.

Екатерина продолжала атаку, следуя давно задуманному хитрому расчету. В своей борьбе против Гизов она делала ставку на дом Монморанси как оппозицию принцам Лотарингского дома: поскольку герцог Гиз стоял неизмеримо выше Жанны Д'Альбре, а потому представлял большую опасность для престола, коннетабль Монморанси являлся своего рода балансирующим звеном между двумя партиями. Одновременно Екатерина Медичи не желала чересчур приближать его к себе. Этим сегодняшним выпадом она недвусмысленно давала понять Монморанси о его не слишком высокой роли при ее особе и о том, чтобы он не строил никаких планов, способствующих возвышению его семейства над остальными домами высшей аристократии, как это было при покойном короле Генрихе. Вот почему она попросила Диану остаться.