Книга Серебряная ветка, страница 46 – Розмэри Сатклиф

Но все уже было позади, и теперь наступило ожидание, долгое томительное ожидание вокруг бивуачных костров, бок о бок с противником, ибо Аллект, проигравший это отчаянное состязание за стратегически важное ущелье, тоже разбил лагерь, примерно в двух милях от них, дабы дать немного передохнуть своей измученной рати, а также, быть может, с тайной надеждой выманить римлян с их выгодных позиций. Асклепиодот, который не дал себя выманить, решил использовать передышку, чтобы соорудить крепкие защитные заграждения из поваленных стволов боярышника у входа в ущелье, где и сосредоточить завтра основные силы. Наконец все приготовления были окончены. Костры на бивуаках рдели в размытой лунным светом тьме, а вокруг них воины, ожидая завтрашнего дня, наслаждались отдыхом, так и не отстегнув мечей, со щитами и копьями в руках. С того места, где Юстин сидел вместе со своим Потерянным легионом вокруг их собственного костра, чуть повыше основного лагеря, он разглядел серебристую спираль — лунный свет на мощеной дороге на Каллеву, в шести милях от них. Но другой, более древний путь из низины был скрыт поднимающимся туманом, который, вероятно, уже спустился, как призрак какого-то забытого моря, на долину Тамезы и огромный лагерь, где затаился Аллект со своим войском.

Темные фигуры в пространстве между ним и кострами приходили и уходили, едва слышно обмениваясь паролем. Лошади время от времени начинали бить копытами и переминаться с ноги на ногу, один раз громко взвизгнул рассерженный мул. Но сама ночь за пределами этих звуков была очень тихая. Удивительная ночь — здесь наверху, над туманом. Папоротник на склоне холма застыл в серебряной неподвижности ниже темного руна кустов боярышника, густо разросшегося в ущелье. Луна все еще стояла низко в мерцающем небе, будто обсыпанном золотой пыльцой. Где-то далеко внизу, в расширяющейся долине, лисица звала своего самца, но ее голос не находил отклика в тишине.

Юстин подумал: «Если нас завтра убьют, лисица все равно будет звать своего самца. А может быть, у нее тут в лесу, где-нибудь в корневищах, — лисята. Жизнь продолжается». И мысль эта успокоила его. Флавий спустился вниз на площадку, где стояла палатка главнокомандующего, чтобы узнать пароль и боевой клич на завтра, а остальные в ожидании его растянулись на земле у костра. Куллен сидел под своим покалеченным орлом, который он воткнул прямо в землю, и играл. Лицо его становилось радостно-отрешенным, как только пальцы касались, почти беззвучно, яблок любимой серебряной ветки. Возле него сидел Эвикат обняв колени и обратив лицо на север или на северо-запад, будто глядел на давно утраченные родные холмы, — почти невероятная по несхожести пара, соединенная, однако, текущей в их жилах гибернийской кровью, два соплеменника в чужом краю. Киндилан и один из легионеров играли в бабки; Пандар, у которого торчала в застежке плаща вчерашняя, уже высохшая желтая роза, отыскал подходящий камень и точил кинжал, мрачновато улыбаясь про себя. «И хлеб с луком, что ты ел утром, покажется тебе во сто раз слаще всех пиршественных блюд, чем тому, кто знает, что его ждет следующая трапеза. И солнце, пробивающееся сквозь решетку наверху, светит для тебя ярче, чем для того, кто завтра увидит восход», — сказал когда-то Пандар. Сам же Юстин понял: знание того, что завтра он может умереть, — слишком дорогая расплата за неожиданно пришедшее пронзительное ощущение залитого луной мира, запаха жимолости в ночном воздухе, лисицы, зовущей самца. — «Но тогда выходит, я всегда был трусом. И не потому ли я никогда на хотел стать солдатом? Неудивительно, что отец разочаровался во мне», — корил себя вконец несчастный Юстин.

Кто-то, тихонько насвистывая, возвращался после обхода постов и остановился возле них. Юстин поднял голову и, увидев на фоне луны четкий силуэт шлема с гребнем, тут же вскочил.

— Как хорошо здесь, над лагерем, — произнес голос Лициния. — Можно мне немного посидеть с вами?

— Конечно, конечно, садись сюда. — Юстин пододвинулся на овечьей шкуре, служившей попоной, и, поблагодарив его, старший центурион опустился на нее.

— Нет, нет, сидите, как сидели, — сказал он, когда несколько человек, повинуясь привычной дисциплине, порывались встать. — Я сам напросился в гости, я тут не по службе.

Помолчав, Юстин сказал:

— Все кажется таким спокойным, и завтра в это время все будет так же спокойно.

— Да, а в промежутке, по всей вероятности, решится судьба этой римской провинции.

Юстин кивнул.

— Я рад, что здесь Парфянский и Победоносный легионы, — сказал он.

— Почему?

— Потому что они когда-то служили Караузию. Это, наверное, справедливо, что за него мстят его собственные легионы.

Лициний поглядел на него из-под низко надвинутого шлема:

— Завтра, когда пойдешь в бой, ты будешь сражаться за Рим или за Караузия?

— Н-не знаю, — с трудом проговорил Юстин. — Скорее всего за провинцию Британию. И все же мне кажется, что добрая половина служивших при маленьком императоре помнит его.

— Так, значит, все же за Британию и за этого маленького пирата, а вовсе не за Рим. Увы, увы, величие Рима уходит в прошлое.

Юстин выдернул возле себя папоротник и начал старательно отщипывать от стебля крошечные, как крылышки, листочки.

— Караузий когда-то говорил нечто подобное Флавию и мне. Он говорил: если сделать Британию достаточно сильной, чтобы она могла устоять, когда падет Рим, тогда еще м-можно что-то спасти от наступления тьмы, иначе свет погаснет повсюду. И еще он сказал: если ему удастся избежать ножа в спину, прежде чем он завершит свою работу, — Британия будет сильной. Но в конце концов он так и н-не избежал гибели, а мы теперь сражаемся снова в рядах римской армии.

Наступила пауза, затем Лициний сделал движение, чтобы встать.

— Ну ладно, послушать нас со стороны — так разговор двух предателей. А теперь мне пора идти дальше.

После его ухода Юстин какое-то время сидел, глядя в огонь. Его короткий разговор с бывшим командиром живо воскресил в памяти Караузия — свирепый маленький император… Однако он написал такое письмо, что Флавий до сих лор носит его на груди под своей истрепанной туникой.

Когда он снова поднял голову, то увидел Флавия, шагающего к нему через папоротник.

— Ты узнал пароль? — спросил Юстин.

— И пароль и боевой клич — они одинаковые.

Флавий оглядел сидящих у костра, глаза его ярко блестели под косматой огненно-рыжей гривой.

— Братья, пароль на сегодняшнюю ночь и боевой клич на завтра «Караузий»! Первый утренний свет, водянисто-бледный, окрасил небо над лесами, когда Юстин, Флавий и все остальные через заросли папоротника и наперстянки, раскачивающей своими бело-голубыми головками высоко у конских ног, направились к месту сбора на правом фланге вспомогательной кавалерии. Тяжелые капли летней предрассветной росы, тусклым налетом покрывающей листья папоротника, взметались многоцветными брызгами, задетые копытами, и, когда их немыслимый отряд ставил лошадей в оборонительную позицию за эскадроном галльской конницы, воздух вокруг — хотя еще не было солнца — разом засверкал и жаворонок вспорхнул в сияющее утро, затянув над готовящимися к бою легионами свою бесконечную дрожащую трель.