Книга Серебряная ветка, страница 7 – Розмэри Сатклиф

Юстину вспомнилась недавняя, казалось бы незначительная, сценка в лавке под стенами Рутупий, и вдруг ему стало ясно то, что тогда прошло мимо его сознания.

— А ведь он не стал отрицать слова египтянина! — воскликнул он.

— Может, это была правда?

— Все равно, какая разница, — упрямо сказал Юстин, у которого было свое строгое представление о верности.

Флавий смотрел на него с минуту, потом медленно произнес:

— Да, ты прав, разницы нет, — и вдруг в раздражении воскликнул: — Ад и все фурии! Мы тут с тобой в темноте воображаем невесть что, точно две глупые девицы! То нам Девятый легион мерещится, теперь это… Пошли. Я есть хочу.

Он оттолкнулся от стены и пустился вниз по крутой тропе с террасы на террасу, к светящемуся внизу окошку.

Юстин двинулся за ним, решив не напоминать другу, что не ему, Юстину, пришла в голову мысль о Девятом легионе.

Пока они жили на ферме, погода стояла мягкая, бесснежная, похожая скорее на весну. Но едва они пустились в обратную дорогу, зима налетела вновь, неся на своих крыльях снег. Это затруднило путешествие, и тем не менее, когда на второй день перед последним этапом пути Юстин и Флавий снова сменили лошадей, до полной темноты оставалось еще добрых два часа. Дорога вилась по краю Андеридского леса, и в ушах у них стоял немолчный, как морской прибой, гул ветра в ветвях. Приходилось то и дело пригибать голову, чтобы спрятать лицо от хлещущего мокрого снега. Мили через две дорога вдруг пошла вниз к мощеному броду, около которого примостилась лесная кузничка, и красное пламя кузнечного горна словно радостным возгласом приветствовало их среди серой пелены стонущего под напором снежной бури леса.

Сквозь мокрую пургу они разглядели группу всадников, спешившихся перед кузницей, и Флавий заметил:

— Похоже, чья-то лошадь потеряла подкову, — и, вглядевшись, присвистнул:

— Гром небесный! Да это сам император!

И в самом деле, Караузий с невозмутимым видом сидел на лежавшем в стороне от дороги бревне; снег запорошил ему бороду и орлиные перья шлема, снег белел на его плечах, укутанных пурпурным плащом. Рядом стояла небольшая кучка сопровождающих, держа под уздцы своих лошадей, а Нестор, крупный чалый жеребец императора, мусолил плечо кузнеца, зажавшего между коленями его большое круглое копыто.

Император вскинул глаза на подошедших и удивленно поднял густые брови, торчавшие из-под надвинутого на лоб шлема:

— А-а, центурион Аквила и наш младший лекарь. Что заставило вас путешествовать по зимним дорогам?

Флавий уже успел спрыгнуть с лошади, не отпуская поводьев.

— Приветствую тебя, цезарь. Мы возвращаемся из отпуска. Можем ли мы чем-нибудь помочь?

— Нет, благодарю. Как видите, Нестор потерял подкову, но кузнец Гобан знает свое дело.

Режущий порыв мокрого снега ударил в лицо, и, несмотря на плащи, всех проняла дрожь, а лошади шарахнулись в сторону, отводя морды от ветра. Декурион [7] , возглавляющий эскорт, умоляюще произнес:

— Цезарь, не согласишься ли ты взять коня одного из моих людей и поехать дальше? Он приведет Нестора потом.

Караузий уселся поудобнее на бревне и стянул складки плаща на горле.

— От снега меня не убудет. — Он с неприязнью покосился на декуриона. — А может, ты заботишься не столько о моем здоровье, сколько о своих людях? Или о себе? — И, не обращая больше внимания на беднягу, который, заикаясь, пытался опровергнуть обвинение, Караузий снова Просил хмурый взгляд на двух друзей: — Мы обязаны прибыть в Рутупии сегодня вечером?

— Нет, цезарь, — ответил Флавий. — Мы оставили про запас еще один день, но он нам не понадобился.

— Что ж, лишний день про запас, ко-гда путешествуешь зимой, в ненастье, — разумная предосторожность. А нынешний; из всех зимних дней — самый ненастный… — Караузий, казалось, задумался на мгновение, что-то прикидывая, потом кивнул, словно соглашаясь с самим собой. — Ив самом деле, тащить десять человек лишних десять миль в этакую погоду жестоко… Декурион, садитесь все на лошадей и поезжайте назад, в Лиманий. Я подожду, пока Нестора не подкуют, и поеду дальше с этими двумя командирами из Рутупий. Мне хватит и такого эскорта. Юстин, к тому времени тоже спешившийся и стоявший с конем чуть поодаль, метнул на Флавия тревожный взгляд, но тот смотрел прямо перед собой, как на параде. Декурион напрягся:

— Ты отпускаешь эскорт, цезарь?

— Да, отпускаю эскорт, — подтвердил Караузий.

Декурион еще мгновение колебался.

— Но, сиятельный… — с трудом выдавил он.

— Счастливого пути, декурион. — Караузий даже не повысил голоса, но декурион резко отсалютовал и, отвернувшись, торопливо скомандовал отряду сесть на коней.

И только когда маленький отряд, вскочив верхом, ускакал, взметая снежную слякоть, по дороге в Лиманий, император обернулся к юношам, которые стояли возле, держа под уздцы своих лошадей:

— Кажется, я забыл спросить, согласны ли вы сопровождать меня?

Губы Флавия чуть дрогнули.

— Разве отказываются от чести сопровождать императора?

— Умный человек не отказывается. — Простоватое моряцкое лицо императора откликнулось жесткой усмешкой. — А кроме того, обратите внимание — ветер крепчает, а до Рутупий все пятнадцать миль, до моего же дома, куда я, собственно, направлялся, когда Нестор потерял подкову, меньше пяти, и там вас встретит огонь очага и вино получше рутупийского.

Таким вот образом, часа через два, приняв горячую ванну, Юстин с Флавием проследовали за рабом через двор большого дома, что стоял на краю скалы, высоко над морем, и оказались в северном крыле, и комнате, где их ждал император.

Просторная квадратная комната ярко освещалась светильниками на высоких бронзовых подставках, поленья пылали в приподнятом на британский лад очаге, наполняя комнату запахом горящей древесины. Караузий, стоявший у огня, обернулся:

— А-а, смыли снег с ушей. Ну садитесь, угощайтесь.

Они сели за столик, придвинутый к очагу, и отвели душу: еда была вкусная, хотя и довольно простая для императора — утиные яйца вкрутую, сладкое мясо горных баранов, тушеное в молоке, и вино, поистине лучше всех вин, как и обещал Караузий, что продавались в Рутупиях, — легкое, желтое, с привкусом солнца и юга, во флягах дивного цветного стекла, переливающегося, как голубиная шейка, во флягах, обвитых золотыми шнурами и усаженных драгоценными камнями.

За трапезой Юстину и Флавию подавали обыкновенные, бесшумно ступавшие рабы, за креслом же Караузия, обслуживая его одного, стояло необыкновенное существо; друзья раза два видели его издали, когда оно следовало по пятам за своим господином, но никогда еще не видали вблизи.