Онлайн книга «Княжна-цыганка»
|
Перепуганная Танька придушенно пищала, тщетно пытаясь освободиться. Нина нависла над ней с окаменевшим, черным от бешенства лицом. Когда на ее плечо легла чья-то рука, она резко обернулась, уверенная, что сейчас разорвет любого. – Брось ее, пхэнори, – с мягкой улыбкой посоветовал Мишка, обнимая дрожащую Нину за плечи. – Не стоит эта дурища… Да пусти ей глотку, ведь ни одной ноты на концерте не возьмет! Нина с шумом выдохнула. Шагнула в сторону, освобождая Лиску, и та, как вываленное из квашни тесто, неловко осела на пол. Кричать она не могла и лишь широко разевала рот. Нина стояла у стены с закрытыми глазами, вся дрожа, и не видела устремленных на нее взглядов цыган – одобрительных, недоверчивых и испуганных. Мишка молча продолжал держать ее за плечи. «Дзын-н-н!» – вдруг взвизгнула на весь зал лопнувшая струна «душедергалки». Дядя Петя, яростно выругавшись, размахнулся гитарой… и, подумав, бережно уложил ее на край дивана. Сквозь зубы сказал: – Все, чаво, не знаю, что делать, без басов на сегодня остались… Широкими шагами он пересек комнату, рывком, как пустой мешок, поднял с пола дочь и рыкнул: – Пошла, зараза, переодеваться! Золото все – мне, вот сюда!!! И чтобы живо!!! Ежели через минуту не явишься, я сам тебя переодену! Через мгновение и кольцо и серьги утонули в огромном дяди-Петином кулаке, Танька испарилась, а еще не остывшей Нине достался суровый взгляд старого гитариста и негромкое предупреждение: – А ты ее боле не цапай! Ты Таньки в семь раз умней, с тебя и спрос! – Не буду, дядя Петя, много чести, – сквозь зубы отозвалась Нина. – Если хочешь, у меня струны есть, от мужа остались. Сбегать? – Серебряные? – недоверчиво спросил дядя Петя. – Не знаю, кажется. У Ромки всегда хорошие струны были. – Кажется ей… – разом посветлев лицом, проворчал старый гитарист. – Что бы вы, бабье, в стоящих вещах понимали… Тащи давай, мне ж еще приладить надо будет… Да настроить… Тьфу, цыгане, чтоб я еще когда с вами связался!.. Не люди, а сто рублей убытку! Нина снова села за стол, твердо уверенная, что ждать придется долго и на концерт они теперь неминуемо опоздают, но Танька обернулась в несколько минут. Вскоре уже можно было видеть, как она мчится через двор Большого дома в простой белой кофте и широкой зеленой юбке, на бегу поправляя на плечах шерстяной платок с бахромой. – Сущая курсистка! – одобрил Мишка, пока остальные цыгане расхватывали футляры с гитарами, шали, летние пальто и скопом высыпались за дверь. – Нина! Ну, что ты там, опамятовалась? Идем, время гонит! – Да, – коротко отозвалась она и, широким движением накинув на плечо шаль, последней вышла из дома в огненно-красный закат. На Лубянку прибыли уже в сумерках, когда от севшего за реку солнца осталась лишь тревожная багровая полоса, разрезавшая свинцовые тучи над Москвой-рекой. Здание ЧК горело всеми окнами. К робко подошедшим цыганам, которые начали было тихо совещаться, в какую дверь лучше войти, от подъезда метнулся молодой красноармеец. – Хор товарища Молдаванской? Здравствуйте, мы очень рады, вас ждут! Разрешите проводить вас! – Благодарю, – коротко сказала Нина, стараясь не смотреть на цыган. Ей уже надоело оправдываться и объяснять. Она чувствовала такую смертную, чугунную усталость, что всерьез беспокоилась о том, сможет ли выступать. К тому же некстати всплыли мысли о том, что это ее первый выход на публику за два года, что она не репетировала, не распевалась, позабыла все свои песни, а в голове крутится теперь один недоученный «Интернационал». «Опозорюсь… – безнадежно подумала Нина, идя вместе с другими по полутемным коридорам и лестницам. – Ну и слава богу. В другой раз не позовут». В дверях крошечной комнатки с забитым окном, где цыганам предложили «располагаться и готовиться», им неожиданно (и ко всеобщей бурной радости) встретился конферансье бывшего сада «Эрмитаж» Вадим Кленовский. – Ба-а, други-цыгане! – расплылся тот в широкой улыбке, делавшей коротенького, толстого Кленовского похожим на кота. – И вы здесь! – Ой, Вадим Андреи-и-ич, несказанный вы наш! – с писком налетели на него солистки. – Какими путями-дорогами? – Да теми же, что и вы… – Через головы и плечи цыганок Кленовский поздоровался с гитаристами. – Миша… Иван Сидорыч… Петр Алексеич, как гитарка, не врет к погоде?.. Барышни, просто шарман, тре бьен! Выше всяких похвал! – Скажете тоже, Вадим Андреевич, трибьен… – уныло отозвалась Танька, с отвращением разглядывая в треснувшем зеркале свою зеленую юбку и растрепанную Ниной и ветром прическу. – О-о-о, дэвла миро… [42] С помойки красавицу взяли, полоскали-полоскали, отжали да не разгладили… – Полно кокетничать, Татьяна Петровна, вы очаровательны… – Кленовский галантно поцеловал руку солистке и только сейчас заметил остановившуюся у стены Нину. Медленно выпрямился, и улыбка пропала с его лица. – Антонина Яковлевна?.. – Да, я, Вадим Андреевич, – отозвалась она. – Вот, пришла петь. Конферансье подошел ближе. – Примите мои соболезнования, дорогая. Я знаю, наслышан… Вы, думаю, могли бы отказаться… – Господь с вами, Вадим Андреевич. Как можно? Ничего… Выступим. – Вы, я вижу, испуганы, Антонина Яковлевна, – мягко произнес конферансье. – Неужто так заметно? – вымученно улыбнулась Нина. – …и совершенно напрасно, дорогая. Вам, как я понимаю, еще не приходилось выступать перед Советской властью? – Ну почему же… Мы пели для солдат в казармах бывшего Преображенского… Но… – Ну, вот видите, видите! – Кленовский снова улыбнулся своей кошачьей улыбкой. – Поверьте, цыганское искусство в России неистребимо! Никаким войнам, никаким переворотам не удастся его уничтожить. Вас любили аристократы, вам аплодировали народные массы… я имею в виду красноармейцев в казармах… Теперь дело за… м-м… неподкупными слугами народа. Я убежден, нынче вечером они будут у ваших ног. – Представить себе этого не могу… – слабо улыбнулась Нина. – Но все равно спасибо. Вы сегодня ведете концерт? Конферансье молча поклонился. – А что же вы здесь-то?.. – Там сейчас наш нарком говорит речь. И, если не ошибаюсь, сразу следом за ним – ваш выход. – Как?! – всполошилась Нина. – Уже?! Господи, я не распелась даже, волосы в беспорядке… Все из-за ветра проклятого!.. – Не беспокойтесь, Антонина Яковлевна, это еще надолго, знаю по опыту. – Кленовский, склонив набок голову, прислушался к рокочущим раскатам голоса из зала, то и дело прерывающимся треском аплодисментов. – Успеете и привести себя в порядок, и настроиться… А меня, между прочим, уже спрашивали о вас. – Кто?! – задохнулась она, но в это время из гримерки появился Мишка, потрясающий часами-«луковицей». |