Книга Дневник грешницы, страница 22 – Ольга Строгова

* * *

Разумеется, я не собиралась возвращаться в Петербург. Я намеревалась остановиться в Петрозаводске в какой-нибудь скромной, соответствующей оставшимся у меня средствам, гостинице или пансионе и там дожидаться возвращения графа.

Относительно сроков его возвращения я больше доверяла швейцару, чем графине. Я предполагала завтра же послать графу письмо с нарочным, наказав передать лично в руки или вернуться с письмом назад, но ни в коем случае не отдавать никому другому, особенно графине.

Приняв такое решение, я начала торопить извозчика. Мне хотелось вернуться в город до темноты: ведь уже начинало смеркаться.

Лошадь была приведена из кузницы. Алексей долго возился с упряжью, его движения показались мне несколько неуверенными. Кроме того, он старательно отворачивался от меня, и мне вспомнилось, что под конец чаепития он выпил поднесенный кем-то стакан с жидкостью другого цвета – и гораздо более прозрачной, нежели чай.

Наконец мы тронулись. Отдохнувшая тройка бежала резво. Быстро промелькнули темные липы аллеи, металлическое кружево ворот, и вот мы уже неслись по берегу озера к мрачному под темнеющим небом лесу.

В лесу уже совсем смерклось. Лошади перешли было на шаг, но Алексей подбодрил их кнутом, и они снова взяли в галоп. Мне показалось, что лес сделался гораздо более длинным, чем был днем. Огромные черные ели подступили еще ближе к дороге.

Ты знаешь, Жюли, я не из пугливых; но когда словно бы издалека, но в то же время до ужаса близко из скованного морозом леса послышался волчий вой, мне стало не по себе.

Этот вой подействовал на лошадей гораздо лучше кнута: они понеслись так, как не бегали, верно, за всю свою долгую лошадиную жизнь! И вот, когда показалось, что лес вот-вот кончится и мы вырвемся в поля, вой раздался совсем рядом. Левая пристяжная в ужасе метнулась прочь; правая, наоборот, попыталась остановиться; коренник, взбешенный поведением товарок и собственным страхом, встал на дыбы.

Вдобавок в санях подо мной что-то оглушительно хрустнуло. Я почувствовала, что лечу вниз, и в следующее мгновение меня окутала снежная пыль.

Я упала в мягкий сугроб и совершенно не ушиблась. Но, поднявшись, я увидела удалявшуюся с бешеной скоростью тройку, волокущую опустевшие сани, на козлах которых сидел сильно накренившийся и потерявший, видимо, всякую власть над лошадьми извозчик…

* * *

Мои ноги сами собой, не дожидаясь указаний оцепеневшего от страха рассудка, вынесли меня из сугроба на дорогу, а затем – в лес по другую сторону, подальше от воя. Это было, конечно же, глупо – предполагать, что волки не решатся перейти дорогу и я, хоть и увязну в сугробах, но смогу спастись или хотя бы значительно отсрочить неминуемую гибель!

Страх придал мне силы: брести по сугробам было пусть и тяжело, но возможно. Довольно скоро я оказалась на какой-то поляне, полной пней от вырубленных еще по осени деревьев. На поляне снега было совсем немного. Я, как могла, отряхнула от налипшего снега свое платье и присела на пень перевести дух. Раз здесь вырубали деревья, подумала я, то где-то должна быть и просека – иначе куда бы делись срубленные стволы?

К несчастью, было уже так темно, что я не видела в обступивших поляну деревьях ни единого просвета. Я взяла себя в руки и попыталась вспомнить, в котором часу должна взойти луна. Выходило, что скоро. Я немного воспрянула духом.

В лунном свете я где-нибудь да выберусь на дорогу, а там… Не знаю, что случится «там». Сначала надо выбраться. А волки… если бы они преследовали меня, то давно уже были бы здесь, не так ли?

Но вокруг меня стояла полная тишина.

Волки, должно быть, ушли куда-нибудь по своим волчьим делам.

А то, что секунду назад позади меня скрипнула ветка… это, должно быть, от ветра. Правда, ветра никакого нет, нет ни малейшего движения воздуха в этом застывшем лесу, на этой застывшей поляне…

Ну, значит, мне послышалось.

И вот сейчас снова послышалось.

И сейчас.

А сейчас еще и привиделось, что слева промелькнуло что-то более темное, чем сугроб, и более светлое, чем стволы деревьев!

И, конечно, чистой игрой встревоженного воображения стал разлившийся в воздухе густой запах псины…

Я застыла на своем пне. Моя правая рука машинально нашарила внизу полусгнивший, но достаточно тяжелый сук и крепко сжала его. Говорят, волки боятся огня…

Только где его взять, если у меня нет спичек? Да хоть бы и были – разве сумела бы я в считаные секунды развести костер?!

Впервые в жизни, Жюли, я пожалела о том, что у меня крепкие нервы. Как хорошо было бы сейчас лишиться сознания и встретить смерть в тихом и безболезненном забытьи!

Но тело мое, видимо, не желало быстрой смерти. Оно поднялось с пня, перехватило поудобнее увесистый сук, сделало несколько шагов назад, повернулось и прижалось лопатками к ближайшей сосне – старой, широкой и со свободной от сучьев нижней частью ствола.

* * *

Мой слух обострился до такой степени, что я слышала их дыхание. Я слышала каждый их шаг, скрип снега под осторожными лапами, потрескивание деревьев на крепчающем морозе. И были еще какие-то звуки. В реальность этих звуков я просто не смела верить.

Но волки, должно быть, поверили, потому что серое кольцо, окружившее мою поляну, замерло в нерешительности.

Потом раздался выстрел из револьвера, прозвучавший в моих ушах сладчайшей музыкой. Чей-то мужской голос, низкий и хриплый, крикнул: «Э-ге-гей!», затем свистнул бич.

Серое кольцо дрогнуло и мгновенно распалось на отдельные темные пятна.

Снова, уже совсем близко, грянул выстрел.

Яростный визг, угрожающее рычание, терпкий запах звериной крови!..

Я вертела головой в полумраке, пытаясь рассмотреть происходящее и моих неведомых спасителей. Увы, перед глазами моими мелькали лишь размытые пятна.

К счастью, над вершинами елей показалось серебряное сияние.

А когда выстрелы прекратились и перестал свистеть бич, на поляну поспешно выбрались из глубокого снега два мужских силуэта: один – высокий и стройный, второй – низкий, широкоплечий и приземистый. Луна явилась целиком и залила все вокруг ярким, почти электрическим светом.

Я выронила сук и, пошатнувшись, оперлась о сосну.

– Анна! – воскликнул граф (ибо это был он, в длинном своем черном пальто) и протянул ко мне дрогнувшие руки.

Он сделал это как нельзя более вовремя – ноги больше не держали меня.

Я упала в обморок.

* * *

Первое, что я увидела, открыв глаза, было круглое, розовое, добродушное женское лицо.

Вопреки тому, что обычно пишут в романах, я прекрасно помнила все, что со мной произошло накануне.

Увидев склонившуюся надо мной молодую женщину в белом чепце, я решила, что попала в больницу и что женщина эта – сестра милосердия. Конечно, с какой стати графу везти меня в свой дом… Разумеется, он отвез меня в больницу… или в гостиницу, где по доброте душевной поручил заботам горничной.