Онлайн книга «Дневник грешницы»
|
Бедная Анна! Такая сильная любовь обречена, это ясно. И при этом Анне неизвестна еще природа той силы, что неодолимо влечет ее к властелину ее дум… Пройти по тропе! Ступить на нее легко, сойти – невозможно. Бедная девочка! Или… Впервые за все время, прошедшее с тех пор, как было прочитано первое письмо, извлеченное из бабушкиного саквояжа, Ирина Львовна усомнилась в своей теории. А может, у них с графом и в самом деле ничего не было, кроме взглядов, вздохов, бесед и случайного соприкосновения рук? Может, для прадеда Карла «внешние обстоятельства» и в самом деле оказались неодолимыми? Да нет, не может такого быть! Весь жизненный опыт Ирины Львовны, здравый смысл и отпущенный на ее долю цинизм, который многолетняя педагогическая деятельность усилила и отточила до степени безошибочной проницательности, восставали против такого предположения. Ирина Львовна с трудом преодолела искушение перебрать все оставшиеся страницы и заглянуть в последнюю. Эта история, чем бы она ни закончилась, заслуживала того, чтобы пережить ее вместе с Анной, медленно и последовательно, не торопя событий и не лишая себя подробностей. * * * Он не приехал, Жюли. Он не приехал наутро, и сердце мое преисполнилось горечи и страха. Чтобы немного рассеяться, после завтрака и обязательных медицинских процедур с Митей я вышла во двор. Прикатил в своих легоньких дрожках о. Паисий. Я удивилась: зачем он здесь, если ни графини, ни графа нет дома? Оказалось, он приехал навестить больного Митю. И поговорить со мною. Почему-то это меня нисколько не удивило. Митя чувствовал себя лучше и был рад гостю. Я думала, что старик начнет бормотать над ним молитвы, окуривать ладаном, но он, расположившись в ногах у Мити, рассказал ему сказку про Бову-королевича и подарил леденец – красного петуха на палочке. Причем прежде, чем вручить леденец, спросил у меня разрешения дать его больному. Я не имела на этот счет никаких запрещающих указаний от доктора и разрешила. Митя принялся за леденец со смешанным выражением боли и удовольствия. Не удержавшись, я тихо спросила: нет ли у него известий от графа? О. Паисий отрицательно покачал головой и знаком предложил выйти вместе с ним из комнаты. Прикрыв дверь, я машинально повернула в сторону кабинета, но священник уже спускался по лестнице вниз. Следом за ним я вошла в гостиную, позвонила и попросила принести чай. – А вот это хорошо! – обрадовался о. Паисий. – Чайку я бы с удовольствием… а то дорога до вас длинная… иззяб! Весь он был какой-то уютный, домашний, в старенькой рясе и накинутой сверху вытертой кроличьей душегрее; говорил тихо, смотрел безобидно и даже ласково. Чай пил из блюдечка, радостно улыбаясь, намазывал маслом свежие бублики. Мне даже начало казаться, что здесь это единственный человек, с которым я могу не то что посоветоваться… по крайней мере, поговорить откровенно. И тут он брякнул: – Я слышал, что вы, барышня, замуж собираетесь за доктора Немова… Он аккуратно завернул недоеденный кусок сахара в носовой платок и положил в карман. Я перевела дыхание: – Кто вам об этом сказал? Это неправда! – Вот и хорошо, что неправда, – спокойно ответил священник. – Вы девица скромная, благочестивая, добронравная. Зачем вам этот безбожник? – Совершенно незачем, – согласилась я, успокаиваясь. – Да и он, кажется, не любит меня… – Какая там любовь! – О. Паисий даже всплеснул сухонькими ручками. – Любовь – чувство божественное, стремление душ, небесная благодать! А у этих, которые думают, что человек не сотворен по образу и подобию Божию, а имеет происхождение от мартышек, какая же может быть любовь? Разве мартышки любят? Совокупляются в темноте и невежестве душевном, плодят себе подобных, да еще и развращают молодежь своими идеями… Вы умница, что отказали ему. Это похвалы достойно! – А вот за что не могу вас похвалить, – продолжал, не давая мне опомниться, священник, – так это за образ мыслей в отношении благодетеля и хозяина вашего! – Но я… – Хозяин и благодетель ваш, граф Алексей Николаевич, женатый человек. Да и по возрасту годится вам в отцы. К чему же забивать себе голову несбыточными мечтаниями? – Да откуда вы все это… О. Паисий погрозил мне пальцем: – Дитя, дитя! Что ж вы думаете, люди вокруг вас – слепые? Особливо слуги женского полу… Все вмиг заметят, все сообразят, обо всем сделают выводы! Ежели б еще держали язык за зубами, не обсуждали жизнь своих господ!.. Я опустила голову. Выражение «провалиться сквозь землю» как нельзя лучше подходило мне в этот момент. А я-то думала, что хорошо владею собой и о моих чувствах к Алексею никто, кроме него, не догадывается! Ах, Жюли, какая я глупая! Но вместо того чтобы оправдываться, уверять, что это все неправда, или, напротив, каяться и обещать подумать над своим поведением, я подняла голову и взглянула на священника взглядом открытым и смелым. – Все так, как вы сказали, батюшка. Я люблю Алексея Николаевича. И для меня это не просто «божественное чувство, стремление душ, небесная благодать». Для меня это сама жизнь. Я буду любить его всегда, даже если нам не суждено быть вместе. И эта любовь закончится только с моею смертью! О. Паисий долго молчал, глядя на меня маленькими печальными глазами. – Беда, если так, – наконец выдохнул он. – Но беда еще худшая будет, если он ответит на ваши чувства… а он, думается мне, может ответить. Не зря он оставил вас у себя в доме, ох не зря! – Правда?! Вы в самом деле так думаете? Батюшка пожал плечами: – Не первый год на свете живу… Чем-то вы его зацепили, милая барышня. Хотя он, в отличие от вас, и виду никакого не подает. Но если он испытывает к вам хотя бы часть того, что испытываете к нему вы, будет беда! И не только для вас, но и для Мирославы Тодоровны! Я внимала этим речам как самому сладостному бальзаму. Неужели старик думает, что таким образом напугает меня? Да что мне за дело до Мирославы?! – А графиня-то любит мужа, – словно отвечая моим мыслям, продолжал батюшка. – Всегда любила и будет любить до гробовой доски. Редкой души и благочестия женщина! И крест свой, отсутствие детей, несет безропотно и других женщин прощает мужу кротко и безгневно! И этого ангела, ежедневно молящегося за всех, вы хотите так обидеть? Грех-то какой, дочь моя! Грех смертельный, непростительный! Я никогда не была жестокой, Жюли, ты знаешь. Я сама удивилась тому, что страстная отповедь батюшки не вызвала во мне ни малейшего стыда или желания отказаться от своей мечты. – Вам нужно смириться, – тихо, почти ласково, закончил о. Паисий и встал. – Редко, ох как редко, мы получаем в земной юдоли то, о чем страстно мечтаем. Но остается надежда и упование на жизнь вечную… |