Онлайн книга «Фараон и наложница»
Софхатеп многозначительно улыбнулся. — Мой повелитель, да сделают боги твои дни счастливыми, — сказал он. По блестевшим глазам фараона было видно, что он мечтает о чем-то, все его лицо засияло. Его чело разгладилось, а щеки обрели розовато-красный оттенок. Он не сводил глаз с сандалии, спрашивая себя, кто ее владелица и равна ли она красотой этому предмету обуви. Наверное, ей и в голову не приходит, что сандалия стала добычей фараона. Он дивился, почему парки сговорились отправить эту сандалию ему прямо в руки. Его взгляд упал на рисунок, вырезанный на подъеме сандалии. Фараон указал на него: — Какой изумительный рисунок! Этот красивый воин держит свое сердце на открытой ладони, готовясь принести его в дар. Слова фараона тронули струны в глубине сердец советников, в их глазах мелькнули огоньки, пока оба уставились на сандалию с вновь загоревшимся интересом. — Мой повелитель, разрешите взглянуть на эту сандалию, — попросил Софхотеп. Фараон передал ему сандалию, и распорядитель двора вместе с Таху начал рассматривать ее. Затем Софхатеп вернул фараону сандалию и сказал: — Мой повелитель, чутье не подвело меня. Эта сандалия принадлежит Радопис, известной куртизанке с острова Биге. — Радопис! — воскликнул фараон. — Какое красивое имя. Интересно, кто скрывается под ним? Дурное предчувствие закралось в сердце Таху, его ресницы дрогнули. — Мой повелитель, Радопис — танцовщица. Она известна всем, кто живет на юге. Фараон улыбнулся. — Разве мы не с юга? — спросил он. — Не лгут слова о том, что глаза фараонов видят сквозь завесу самого далекого горизонта и все же не замечают того, что происходит перед самыми их носами. Смятение Таху росло, а его лицо побледнело, когда он вымолвил: — Это та женщина, мой повелитель, в дверь которой стучались все известные люди из Абу, островов Биге и Билак. Софхатеп хорошо понимал, какой страх проник в сердце друга, и, лукаво и загадочно улыбнувшись, сказал: — Как бы то ни было, мой повелитель, она само воплощение женственности. Боги сотворили ее, чтобы доказать, какими чудесными способностями они сами наделены. Фараон посмотрел на одного, затем на другого советника и улыбнулся. — Клянусь богиней Сотис, вы оба самые знающие люди с юга. — Мой повелитель, в зале приемов ее дворца собираются мыслители, художники и политики, — тихо заметил Софхатеп. — Воистину, красота — загадочный волшебник, позволяющий нам каждый день заглянуть в сверхъестественное. Она самая красивая женщина, какую вы видели за свою жизнь? Ни на мгновение не задумываясь, Софхатеп ответил: — О, Богоподобный, она само воплощение красоты. Она неотразимый соблазн, желание, над которым человек теряет власть. Философ Хоф, один из ее ближайших друзей, точно заметил, что в жизни мужчины нет ничего опаснее, чем увидеть лицо Радопис. Таху смиренно вздохнул, быстро взглянул на распорядителя двора, раскусившего его намерения, и произнес: — Ее красота стоит недорого и происходит от самого дьявола. Она не станет скрывать свою красоту от того, кто пожелает взглянуть на нее. Фараон громко рассмеялся: — Такое описание лишь подогревает мой интерес! — Да вознаградят небеса Египта моего повелителя счастьем и красотой, — вздохнул Софхатеп. Его слова вернули мысли фараона к коршуну, и юный властелин оказался в плену волшебного ощущения и соблазна, подстегнутого изящным описанием, какое он услышал. Таху украдкой взглянул на лицо своего повелителя, пока тот внимательно рассматривал предмет, оказавшийся в его руке. — Мой повелитель, это всего лишь случайное совпадение, — заметил полководец. — Меня печалит то обстоятельство, что эта нечистая сандалия оказалась в ваших священных руках. Софхатеп взглянул на своего коллегу хитрым самодовольным взглядом и спокойно изрек: — Совпадение? Мой повелитель, да ведь само это слово употребляется слишком часто. Оно используется и для того, чтобы сказать, что слепой неожиданно споткнулся обо что-то, и для того, чтобы непременно объяснить счастливые любовные свидания и самые великие катастрофы. В руках богов не остается ничего, кроме самой малости логических событий. Однако, мой повелитель, так быть не может, ибо любое событие в этом мире, без малейшей тени сомнения, вызвано волей бога или богов. Исключено, чтобы боги вызывали событие, каким бы великим или незначительным оно ни было, ради тщеславия или в шутку. Таху был вне себя и, едва сдерживая прилив безумного гнева, который грозил взорвать его спокойствие в присутствии фараона, заметил Софхатепу тоном, в котором звучали неодобрение и упрек: — Неужели ты, могущественный Софхатеп, желаешь в этот самый благоприятный час занять мысли моего повелителя такими глупостями? — Жизнь состоит из серьезных вещей и глупостей, — спокойно ответил Софхатеп, — точно так же, как сутки состоят из светлых и темных часов. Только мудрец, думая о важном, забывает о вещах, доставляющих ему удовольствие, и не губит прелесть удовольствия серьезными делами. Как знать, великий полководец, возможно, богам с самого начала известно о том, что наш повелитель любит прекрасное, и они послали к нему дивного коршуна с этой сандалией. Фараон всматривался в их лица и, пытаясь внести в эту беседу веселую нотку, спросил: — Неужели вы оба не можете прийти к согласию хотя бы на этот раз? Пусть будет так, как вы желаете, однако я надеялся, что молодой Таху станет разжигать мою любовь, а старший в летах Софхатеп — отговаривать меня от нее. Как бы то ни было, я чувствую, что должен согласиться с мыслями Софхатепа о любви в той же мере, что и со взглядами Таху относительно политики. Когда фараон встал, оба советника тоже поднялись. Он бросил взгляд на огромный сад, который прощался с солнцем, погружавшимся за горизонтом на западе. — Впереди ночь, она потребует от нас многих трудов, — сказал он уходя. — Увидимся завтра, а там видно будет. Фараон удалился, неся сандалию в руке, оба советника почтительно раскланялись. Советники снова остались наедине лицом к лицу — высокий Таху с широкими плечами и стальными мышцами и Софхатеп, красивый и стройный с глубокими ясными глазами и щедрой очаровательной улыбкой. Каждый из них знал, что происходит в голове другого. Софхатеп улыбнулся, а Таху недовольно наморщил лоб, ибо полководец не мог оставить распорядителя двора, не сказав нечто такое, что избавило бы его от груза тревожных мыслей: — Друг Софхатеп, ты предал меня, ибо не отважился достойно возразить мне. Софхатеп приподнял брови и, отвергая подобное обвинение, произнес: — Полководец, твои слова весьма далеки от правды. Что я знаю о любви? Разве ты забыл, что я — увядающий старик и Сенеб, мой внук, учится в университете в Оне? |