Книга Тайное братство, страница 31 – Робин Янг

Гарин затих, уставившись в пол. Дядино сердце глухо стучало ему прямо в ухо. Он закрыл глаза и отчетливо услышал голос принца Эдуарда: «Но если о нашей встрече станет кому-нибудь ведомо, я, во-первых, заявлю, что никогда не виделся с тобой, а во-вторых, позабочусь, чтобы де Лионы как можно быстрее получили возможность любоваться видом с Лондонского моста».

Из разбитого носа кровь племянника по подбородку медленно стекала на белую мантию дяди.

Нью-Темпл, Лондон

19 октября 1260 года

Элвин не находила себе места. Мерила шагами комнату, скрестив на груди руки. Она выглядела очень грациозной в своем платье из светло-зеленого льна с узкими рукавами, облегающем ее статную фигуру. На столе стоял нетронутый ужин. Слуга принес его час назад, и тушеное мясо уже покрылось пленкой застывшего жира. Ее комната находилась в пристройке к зданию рыцарских покоев, в помещении гардеробной прицептория. Овейн сказал, что эта комната служила кладовой, где портные хранили материалы. Здесь пахло шерстью и старой кожей. У окна на рейке висели несколько платьев и темно-синий плащ. На столе, рядом с подносом, лежали небольшие пяльцы для вышивания и мотки разноцветных ниток. В пяльцы была заправлена канва с наполовину вышитым пейзажем. Между двумя сине-фиолетовыми холмами простиралась голубая полоска реки.

Элвин подошла к окну. В просвете между проносящимися по небу облаками сверкнуло солнце. Она закрыла глаза. В этот момент в дверь громко постучали.

— Элвин.

Услышав голос Овейна, девочка ринулась отпирать дверь. Войдя, Овейн притянул племянницу к себе, поцеловал в макушку, отстранил, посмотрел на поднос с едой.

— Ты не ужинала?

— Я не хочу есть.

Овейн приложил к ее лбу ладонь.

— Тебе нездоровится?

Элвин мотнула головой:

— Нет, дядя. Просто… — Она тяжело вздохнула. — Долго я еще здесь пробуду? Это же почти как в тюрьме. Мне даже не позволили посмотреть вчерашний турнир. Слышала, как выкрикивали имя вашего сержанта. Он победил?

— Тебе придется подчиняться правилам, девочка, — твердо проговорил Овейн. — Мы не имеем права злоупотреблять добротой магистра. Если бы он не согласился принять тебя в прицептории, я бы не знал, что делать.

— Я благодарна ему за милосердие. — Элвин подошла к столу, взяла в руки вышивание. — Но сидя взаперти можно просто сойти с ума.

— Потерпи, Элвин. Ты скоро уедешь.

— Няня поправилась?

Овейн взял ее за руку и усадил на кровать.

— Мне очень жаль, Элвин, но твоя няня умерла. Сегодня пришла весть из лазарета. Ее поразила неизвестная хворь, лекарь ничего не мог сделать. — Овейн сел рядом, обнял ее за плечи. — Дорогая, я знаю, как хорошо вы жили вместе.

— Да. — Она со вздохом вытерла глаза. — И что будет со мной? Я останусь здесь?

Он сжал ее плечи:

— Нет, Элвин. В Темпле нет места для женщины.

— Я имею в виду — в Лондоне. — Элвин повернула к дяде свои огромные светящиеся глаза. — Я не хочу возвращаться в Поуис.

Овейн улыбнулся:

— Этого не будет. Я послал письмо в Бат моему товарищу Чарлзу. Несколько лет назад после ранения он удалился в свое имение, где разводит лошадей для Темпла. Он тебя примет.

— Чем в Бат, так лучше уж здесь, — уныло проговорила Элвин.

Овейн погладил ее волосы.

— Через три дня я уезжаю в Париж. Не знаю, когда вернусь, так что найти для тебя подходящее жилье в городе уже не успею. Но в Бате тебе будет хорошо. Имение у Чарлза большое, окрестности живописные. — Он ободряюще улыбнулся. — У него три дочери, одна твоя ровесница. Мой друг позаботится, чтобы ты получила образование, подобающее молодой леди.

Элвин поправила угол одеяла и возобновила упущенную нить разговора:

— И как долго я там пробуду?

— Самое большее год, пока не достигнешь надлежащего возраста.

— А что потом?

— Потом я найду тебе достойного жениха и ты выйдешь замуж.

— Дядя! — Элвин попыталась засмеяться. — Я не хочу замуж!

— Но до этого еще далеко.

— Нет! — горячо возразила Элвин. — Никогда!

— Со временем ты к этому привыкнешь.

— Неужели обязательно замуж?

— Ты можешь, конечно, постричься в монахини.

— В монастырь я тоже не хочу, — поспешно проговорила Элвин. — Позволь мне побыть в Лондоне, пока… — она вздохнула, — пока вы не найдете жениха.

Овейн встал.

— Извини, Элвин, но до моего возвращения тебе придется пожить здесь. Ты рано потеряла отца и привыкла к независимости, но уже входишь в возраст молодой леди. Скоро тебе потребуется крепкая мужская рука, чтобы вести по жизни. Или монастырь. Такова участь всех женщин. Я обещал твоей матери заботиться о тебе как о собственной дочери. — Элвин попыталась что-то сказать, но он ее остановил. — И я буду непоколебим. Через несколько недель придет ответ от Чарлза, и если все пойдет хорошо, то сразу после моего возвращения из Парижа ты поедешь в Бат. — Он направился к двери. Открыл. Оглянулся, как будто собираясь что-то сказать, но передумал и тихо вышел, закрыв за собой дверь.

Оставшись одна, Элвин долго стояла посреди комнаты, обхватив себя руками. Со всех сторон на нее давили стены. Бедность в конце концов заставила ее вдовую мать пойти в служанки к одному землевладельцу. Через несколько лет Овейн посадил Элвин к себе на коня и повез в Лондон, тогда она по дороге плакала. Дядя, наверное, думал, от печали. Нет, это были слезы облегчения.

Мать уходила с рассветом, бледная и молчаливая, и возвращалась, когда темнело. На Элвин лежала работа по хозяйству. Убирать в двух комнатах темного сырого дома, задавать корм привередливой свинье и нескольким тощим курам. Покончив с хозяйственными хлопотами, она бежала поиграть с детьми. Или бродила по роще. К концу дня выходила в поле посмотреть, как крестьяне с сыновьями возвращаются с работы. Шло время, мать становилась все более замкнутой. Если вдруг кто-то заговаривал громким голосом или, что бывало реже, смеялся, Элвин вздрагивала, как от боли, потому что привыкла жить в безмолвии. В Лондоне первые три дня в доме своей няни она не отходила от окна, слушая звуки города.

Ее мать провела годы, отскребая полы и принося в дом какие-то жалкие крохи. Время создало вокруг женщины непробиваемый панцирь. Она уже не была способна ни любить, ни принимать любовь и давно забыла, что такое чувства и мечты. Овейн этого не понимал. Ему была ведома лишь смерть, таящаяся на острие меча.

— Уилл Кемпбелл!

Уилл оглянулся. К нему направлялись два сержанта из младшей группы.

— Мы смотрели, как ты сражался на турнире, — сказал веснушчатый мальчик со вздернутым носом.