Онлайн книга «Русский ад. На пути к преисподней»
|
В середине ноября в Ачинске начались перебои с дешевым хлебом. На следующий день те российские граждане, кто поумнее, скупили всю водку, и водка — тоже исчезла. У Егорки была небольшая заначка. Но в воскресенье, пока он выяснял, когда в Красноярск пойдет первый автобус (там-то водка уж точно есть), Наташка, любимая жена, махнула бутылку без него. Он не сразу пришел в себя от такой наглости! А когда — пришел и принял единственно правильное, мужественное решение ее избить, так она еще и плюнула, пьяная, Егорке в лицо. Олеша говорил, нет смысла ехать в Красноярск. Мужики базарили, что хлеб там — только с утра, дешевая водка есть, точнее — спирт, но по бутылке в руки, да и то очередь несусветная, как в Москве — в мавзолей. Кормиться, короче, надо с реки. Ладно, что зима: просверлишь лунку, так окуньки сами выскакивают, воздуха не хватает. На супчик наберется, но сколько ж можно рыбой питаться? Всю жизнь теперь что ли? В понедельник прошел слух, что хлеб завезут. Народ тут же выстроился в очередь, старики еще и ребятишек поставили, но мороз-то уже — минус двадцать, на морозе долго ли выстоишь? Егорка не сомневался: если нет дешевого хлеба, значит, встанет и комбинат. А как? Если даже с хлебом такая мутотень, глинозем точно никому будет не нужен, это как пить дать. Кончать Горбачева с Ельциным надо немедленно! Чего ждать-то? Эти гудыри всю страну по миру пустят, потому как бездушные — оба! Егорка и так затянул с возмездием; Новый год на носу, а у него вообще ничего не готово… Убить… — оно что? Просто, что ли? Правда, Егорка отправил уже письмецо двоюродному брату Игорю в Одинцово, чтобы он, Игорек, встретил его в Москве и приютил — на месяц. Брат отвечал: если на месяц, он ждет, даже с радостью, но встретить не обещает, поскольку поезд приходит днем, а он — на ответственной работе. Никогда-никогда Егорка не был в Москве. Бросить все — и в столицу! Как подвиг, слушайте: Москва это ведь страшно, это не наша Сибирь, это какая-то совсем другая Россия, опасная, европейская. У Егорки была цель — принести пользу Родине. Но до чего ж все дошло, а? Свои ребята, ачинские, Пересекин Коля да и Борис Борисыч… тот же… знают, поди, почем ноне плацкарта в Москву… — Колька ведь точно ездил, пусть не в Москву, а в Свердловск, но знать должон… И молчит, собака! Завидует! Откуда, мол, у русского человека деньга такая, чтоб в Москву мотаться? А у Егорки денег-то в один конец! С Наташкой-подлюкой он решил разобраться следующим образом: ничего, елочки-моталочки, ей про Москву не говорить, а кинуть записку: так, мол, и так, временно уехал… не скажу куда, потому что обижен до крайней степени. Хорошая мысль. Может, задумается, лярва? И, не мешкая, на вокзал, к поезду: будет билет — отлично! Не будет — можно ночку-другую и на вокзале перепреть, срама большого тут нету… Красноярск оказался — вдруг — каким-то обшарпанным, резко постаревшим: мгла, ветер, людей за сугробами не видно, снег не убирают, автобусы еле ползают, натыкаясь (сослепу) на другие автобусы… И вокзал как скотный двор — холодный, жуткий. Как в этих кассах вокзальных тетки-то сидят? Или в ногах у них батареи спрятаны? Двадцать тыс-щ билет! От церкви люди отвернулись, потому и цены такие в стране, да еще и повсюду… До поезда был час, хорошо все получилось. Егорка смотался в буфет, но там был только коньяк по пять тыщ рублей. А бутерброды — вообще по цене золотых слитков! Хорошо, что у Наташки были в холодильнике вареные яйца. Егорка прихватил с собой аж восемь штук! С таким буфетом точно в ящик сыграешь, это не буфет, это ж чистый бандитизм! Поезд был подан минута в минуту. Егорку поразило, что в вагоне, где, как ему казалось, народу будет тьма-тьмущая, пассажиров почти не было. И купе вроде бы пустое. Но с верхней полки тут же свесилась лохматая голова: — Дед, закурить есть? — Какой же я… дед? — изумился Егорка. Надо ж, только вошел человек, а с него уже закурить требуют… — Дай папироску… а? — Да, счас! Он и не думал раскидываться табаком. С какой стати? Голова тут же исчезла в подушках. «Надо ж… дед!» — хмыкнул Егорка. Он вроде бы и брился сегодня. Какой же дед? Что, не видно, что он не дед?.. — А тебе, знача, покурить охота?.. — Хочу! — голова мгновенно свесилась. — Цельный день не курила! Девчонка была какая-то мутная, грязная, но с озорными глазенками. — А годков скель? — поинтересовался Егорка. — Меня Егоркой зовут. — А ты че, дед, — мент? — зевнула девчонка. — Я т-те дам… дед! — Лучше папироску дай — поцелую! — А ты че… из этих, што ль? — оторопел Егорка. — Из каких еще… из этих? — Ну, которые… — Егорка хотел выразиться как можно деликатнее — …эти… по постелькам… шарютси… Никогда в жизни он не видел проституток. — Я — жертва общественного темперамента, — пояснила девочка. Она мгновенно спрыгнула с полки и устроилась рядом с Егоркой. На девочке была длинная грязная майка, она тут же, не стесняясь, поджала свои голые коленки, положив на них подбородок. — И куда ж, задрыжина, ты нынче прешси? А, дед — тысща лет?.. На вид девочке было лет пятнадцать, не больше. — Ище раз обзовешси — встану и уйду, — строго предупредил Егорка. Ему хотелось продемонстрировать характер. — А ханки капнешь? — Ч-че? А? Кака еще ханка тебе? Ты ж у нас пацанка! — Во бля! — сплюнула девчонка. — А ты, дед, прижимистая шушваль, видать! За окном катилось белое-белое Красноярье: елки и снег. — Мамка шо ж… одну тебя пускат? — не переставал удивляться Егорка. — Во как! — Сирота я. Понял? — Во-още никого… штоль? — Сирота! Мамка пьет. Брат есть. — А че ж тогда сирота? — Братик помер летом. Перекумариться не смог, дозы не было, иссякла. Колотун погубил. — Так че же: мать есть… был такой — сердце лопнуло. — Пьет она, — сплюнула девчонка. — Нальешь? — Приперло, што ль? — Заснуть хотела… думала, легче бу. He-а, не отпускает… Пришел проводник, проверил билеты. — В Москву? — Ага, — кивнул Егорка. — По телеграмме, небось? — По какой телеграмме? — не понял он. |