Книга Тайные дневники Шарлотты Бронте, страница 27 – Сири Джеймс

— Подумать только! Больше недели я развлекалась в Хатерсейдже, пока вы терпели подобные муки! Мне хотелось вернуться домой еще в прошлый четверг, я чувствовала, что должна вернуться.

— Хорошо, что ты погостила подольше и немного развеялась, — возразила Эмили. — Одному Богу известно, когда теперь здесь будет весело.

— Шарлотта, что нам делать? — спросила Анна.

— Не знаю.

С одной стороны, я жалела Бренуэлла и легко могла войти в его положение. Испытать симпатию, а после и великую любовь к человеку, скованному узами брака! В самых потаенных и укромных уголках своей души и сердца я хранила память об этом безнадежном и унизительном положении, полном мучений, страданий и боли.

— Я искренне опечалена, — осторожно произнесла я. — Мы не в силах выбирать возлюбленных, точно так же, как не в силах выбирать родителей. Но если по воле злого рока страсти призывают нас в направлении, которое не одобряется ни Богом, ни людьми, мы можем… мы должны… бороться с ними. Не стоит попустительствовать своим незаконным желаниям. То, как Бренуэлл поступил… то, что он поддался соблазну с миссис Робинсон… поистине безнравственно.

Эмили внимательно посмотрела на меня. Ее проницательный взгляд ясно показывал, что она уловила сокрытую в моих словах глубоко личную тайну. Однако она лишь промолвила:

— Согласна. Бренуэлл пытался винить во всем миссис Робинсон, но он точно так же виновен, и неважно, сколь откровенно эта женщина вешалась ему на шею. Его поведению нет оправдания.

Следующие десять дней все домочадцы были заложниками страданий Бренуэлла, топившего душевную боль в алкоголе или опиатах. Чтобы купить шестипенсовую порцию опиума, ему достаточно было перейти улицу, где напротив хауортской церкви располагалась аптека Бетти Хардакр. Мы отчаялись отучить его от привычки к опиуму. Не в силах больше терпеть, мы с сестрами отослали Бренуэлла на неделю в Ливерпуль в обществе его друга Джона Брауна, где они сели на туристский пароход и прокатились вдоль берега Северного Уэльса. Я надеялась, что краткая передышка пошла брату на пользу.

— Догадываюсь, что ты думаешь обо мне, Шарлотта, — заявил Бренуэлл одним теплым августовским вечером вскоре после своего возвращения. — Я сам навлек беду на свою голову и полон решимости все исправить.

Я сидела на перелазе на лугу за пасторатом. Передо мной расстилались пустоши, покрытые роскошным летним пурпурным ковром. Я отправилась туда одна, собираясь немного насладиться вечерней прохладой и почитать в лучах заката, но появился брат. Захлопнув книгу, я сказала:

— Аплодирую твоей решимости. С нетерпением жду знакомства с новым, улучшенным Бренуэллом.

— Не надо так скептически улыбаться. Гляди, какого успеха я достиг: стою и оживленно болтаю с тобой, не подкрепив силы шестью стаканчиками виски.

— Поразительное достижение! Но причиной тому, как нам обоим известно, лишь жестокая нехватка средств, ведь папа наотрез отказался снабжать тебя деньгами.

— Поверь мне, Шарлотта, я изменюсь. — Он забрался на перелаз рядом со мной и задумчиво уставился на пустоши. — Никогда больше я не паду так низко, как в те кошмарные дни много лет назад в Ладденден-Футе. Лучше отрежу себе руку, чем вновь предамся унизительной халатности и злостной невоздержанности, которые слишком часто отмечали мое поведение в те времена.

— Почему, Бренуэлл? Почему ты так поступал? Ты же утверждал, что тебе нравилась работа.

— Нравилась. Железная дорога — идея новая и захватывающая, и я мог сам себя содержать. Но ты-то понимаешь, что, воспитанный на Вергилии и Байроне, я стремился к большему, чем место заведующего крошечной железнодорожной станцией в глуши, ютящейся в убогой хибаре. Там нечем было заняться! Единственные мои друзья жили в Галифаксе, и я не мог навещать их так часто, как хотел. Где мне было искать убежища, как не на дне стакана?

— Ты же не надеешься, что я удостою подобный вопрос ответом?

— По крайней мере, там я не был потерян для всего. Я писал — или переписывал — множество стихотворений.

— Помню, — вздохнула я. — Если честно, я даже немного тебе завидую.

— Завидуешь мне? Почему?

— Потому что твои стихи напечатаны. Я давно мечтаю о публикации.

— Мечтами делу не поможешь, дорогая сестра. У тебя есть талант, сама знаешь. Но как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Чтобы опубликоваться, ты должна сначала написать что-то достойное, а после набраться смелости и предложить свое творение издателям.

— Ты прав.

Я посмотрела в его глаза. В них светилась столь искренняя привязанность, и сам он выглядел таким цветущим и здоровым, сидя на перелазе в лучах закатного солнца, золотящего его морковные волосы, что на мгновение он показался прежним Бренуэллом. В детстве мы были родственными душами, неразлучными, созвучными друг другу, мы могли завершать друг за другом фразы, предчувствовать мысли и поступки; мы находили радость в бесконечном творческом состязании, которое продолжалось почти двадцать лет. Возможно ли вернуть нашу прежнюю дружбу? Действительно ли Бренуэлл исправится?

— В последнее время я очень скучала по тебе.

— У тебя больше нет причин по мне скучать. Я здесь — и останусь здесь до тех пор, пока Лидия Робинсон не обретет свободу. Тогда мы сочетаемся браком, я стану хозяином ее поместья и буду жить с ней в аристократической роскоши до конца дней.

У меня сжалось сердце.

— Бренуэлл, я не верю, что ты это серьезно!

— Что?

— Ты не всерьез намерен жениться на миссис Робинсон!

— Разумеется, всерьез. Ее муж очень болен. Он скоро умрет.

— Говорить такое — гадко и ненормально, и еще более гадко говорить такое с надеждой.

— Я не единственный, кто мечтает об этом. Лидия не любит мужа. Она любит меня.

— Ах, Бренуэлл! Даже если любит, неужели ты считаешь, что женщина ее положения и богатства выйдет за мужчину на семнадцать лет младше, с которым у нее была скандальная связь?

— Конечно выйдет. Она обещала, что мы всегда будем вместе. Надо только подождать. Но я не намерен сидеть сложа руки — я найду себе занятие. И еще: даю слово, что буду трезвым как стеклышко.

Сдержать слово Бренуэлл оказался не в силах. На следующее утро отец и Анна вышли по церковным делам, а Эмили чем-то занималась у себя в комнате. Я читала в столовой, когда услышала голоса на улице, а затем стук в дверь.

К немалой досаде, на пороге я столкнулась с братом, который выкрикивал пьяные непристойности. Мистер Николлс придерживал его и не давал распускать руки.

* * *

После моего возвращения из Хатерсейджа всякий раз, как мистер Николлс навещал отца, я скрывалась наверху или уединялась в столовой за закрытой дверью. На этот раз избежать столкновения не удалось.

— Я проходил мимо «Черного быка», — пояснил мистер Николлс, удерживая вырывающегося Бренуэлла, — когда ваш брат и еще один джентльмен выскочили из двери, осыпая друг друга проклятиями и пинками. Я решил, что назревает нешуточная драка и мне следует отвести вашего брата домой.